Семьдесят два дня
Шрифт:
Одни сражались на крепостном валу, другие взялись за переустройство всей жизни города. Фабрики и заводы, брошенные бежавшими в Версаль хозяевами, Коммуна передавала в руки рабочих. Недолго оставалась без хозяина и типография Жака Пере.
На смену Пере пришли те, кому типография и должна была принадлежать. Рабочие управляли всем Парижем, рабочие стали управлять и типографией «Заря свободы».
Пере увёз с собой разные дорогие безделушки, увёз любимую собачку Кадо и голосистого попугая. Но он не мог захватить с собой печатные машины, ящики со шрифтами и краски, которых было много в типографских
Теперь рабочие трудились для процветания Коммуны. Поэтому работа спорилась в их руках, и никогда типография Жака Пере не печатала за день столько, сколько теперь успевала рабочая «Заря свободы».
Поль стоял у небольшого станка и пристально всматривался в каждую букву текста, отпечатанного на белой бумаге. Это был первый пробный оттиск, снятый с машины. По краям небольшого листа плотной бумаги размером в половину школьной тетради было два рисунка: флаг Французской республики и фригийский колпак1, который в древние времена надевали на освобождённых рабов в Греции и Риме,
1 Во Франции фригийский колпак считается знаком свободы.
Так выглядел пригласительный билет на торжество, которого парижане дожидались уже больше месяца. Текст его гласил:
ФРАНЦУЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА ВАНДОМСКАЯ ПЛОЩАДЬ
Свобода. Равенство. Братство.
Разрешается пройти и свободно передвигаться по Вандомской
площади гражданину _________
Подпись _ Комендант Вандомской площади
Париж 1871 года.
Можно печатать, всё в порядке, — раздался голос, и в дверях показался заведующий типографией, рабочий-печатник Анри Прото. — Надо торопиться, Поль. Я обещал приготовить билеты к пяти часам. За ними придут от коменданта Вандомской площади.
Прото взялся за рычаг и пустил в ход машину. Это был ручной станок. Поль одной рукой накладывал листок, другой — снимал готовый билет.
— Смешно было бы, — заговорил Поль, — если бы нам не дали билетов.
— А мы ими и не запаслись, — отозвался Прото, — надо будет попросить!
— Вам-то у кого просить! Сами печатаете — и возьмите себе по билету, только и дела, — вмешался старый Грибон, уборщик и сторож типографии.
Шестидесятилетний старик выглядел ещё совсем крепким. В нём сказывался старый солдат. Не отвечали бравой выправке только мутные, слезящиеся, старческие глаза да багровые щёки. Когда старик сердился, они ещё больше багровели.
— Не так-то это просто, — сказал Анри.
– Без подписи и печати майора Майера, коменданта Вандомской площади, билет недействителен.
— А как ты думаешь, даст он нам билеты? — поинтересовался Поль.
— Не знаю. Всем хочется побывать там сегодня, а площадь невелика. К тому же дело предстоит опасное, легко может случиться несчастье. В колонне, если считать и фигуры императора на самой верхушке, почти сорок метров. Повалить её не так-то легко. Можно натворить больших бед: и народ передавить и соседние строения разрушить. За это хитрое дело бралось несколько специалистов, и ни один не мог предложить ничего путного. Но вот нашёлся инженер Абади. Говорят, он продумал всё как следует. Во вторник увидим, серьёзный ли он человек.
— Не могу я в толк взять, — снова отозвался сторож, — зачем понадобилась вся эта канитель с колонной? Стоит она уже много лет, пусть стоит и дальше. Кому она мешает?
— Мне мешает, если на то пошло… Вот гляди: сюда идёт мой сынишка. ПосХушай только, как он рассуждает…
В типографию вошёл восьмилетний Нико. Он ежедневно приносил отцу завтрак: горячий картофель в котелке. Кудрявый, темноволосый, с большими карими глазами, мальчик очень походил на отца.
Наборщики побросали работу:
— Нико для нас как самые точные часы: если желудок не подскажет, что пора обедать, — Нико тут как тут!
Ну-ка, сынок! — Анри положил свою большую ладонь на голову Нико. — Ты бывал на Вандомской площади. Какой там памятник стоит?
Нико оживился:
— Памятник Наполеону Первому, который добыл славу Франции.
Слышали, какую он чушь городит? — обра-
тился Анри к сторожу. И снова заговорил с сыном: —з Глупый ты, глупый! Уж сколько раз я тебе объяснял: этот памятник не славит, а позорит Францию. Наполеон обманул народ и ради своего тщеславия затеял кровопролитные войны, погубил сотни тысяч молодых французов, русских, немцев, испанцев. — И Анри добавил в сердцах: — Ну, теперь и вы, друзья, видите, как эта колонна отравляет мозги детям!
Анри взял у мальчика завтрак, но и горячая картошка, аппетитно уложенная на дне котелка, не успокоила его. Уже давно Нико скрылся с пустым котелком, а Анри всё не унимался:
— Вандомская колонна прославляет войну, а Коммуна хочет мира.
На Вандомской площади всю ночь готовились к свержению колонны. Ещё с вечера площадь была оцеплена отрядами Национальной гвардии. Доступ туда был закрыт.
Всю ночь не прекращался стук молотков и топоров, визг пил, скрип колёс. Непрерывно подвозили песок, мусор и даже навоз из сада, окружавшего дворец Тюильри, в котором ещё совсем недавно жил король. В саду в изобилии были заготовлены удобрения для цветов и плодовых деревьев.
Сегодня из всего этого выкладывалась гигантская подстилка, для того чтобы смягчить удар огромной массы металла и камня при падении памятника на землю и не вызвать сотрясения соседних зданий. Вокруг колонны возводились временные сооружения из брёвен и досок. Эти леса были нужны рабочим, чтобы вести подготовительные работы.
От колонны к водостоку на улице Мира, где устанавливали большой ворот, тянулись толстые канаты.
Около грузоподъёмной машины сгрудилось несколько человек. Высокий, худощавый и стройный мужчина давал какие-то наставления собравшимся около него рабочим. Одной рукой он держался за рычаг, другой указывал на подножие ворота.
— Меня не тревожит ни рычаг, ни колесо, ни вал. Они-то выдержат и большую нагрузку. Не оборвутся и канаты. Но устоит ли на месте сама машина, не повалится ли ворот? Вот что меня беспокоит, Карно!
— Напрасно сомневаетесь, гражданин Абади, — ответил стоявший подле него мужчина средних лет.
Он был ниже ростом, чем Абади, и значительно полнее своего начальника. Карно слегка заикался, причём заикание это становилось очень заметным, когда он волновался.
— Нет, не напрасно, — настаивал Абади. — Стенки водостока рыхлые и не выдержат давления, когда канаты натянутся и ворот упрётся в стенку канавы. Надо эту стенку укрепить. Но как её укрепишь? Вот в чём вопрос, Карно!