Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
Шрифт:
Рогов был доволен таким непринужденным началом разговора. Ему казалось, что вот Румянцев как-то по-особенному, со значением взглянет на него и скажет: «Евгений Николаевич, как смотришь на то, если мы рекомендуем тебя?..» В уме уже был приготовлен ответ.
— Да, вот прошу, Евгений Николаевич, познакомиться, — сказал Румянцев. — Это товарищ Щедров. На днях состоялось решение бюро крайкома. Антон Иванович Щедров рекомендован первым секретарем Усть-Калитвинского райкома. Так что прошу, как говорится, любить и жаловать… Сиди, сиди… Что с тобой, Рогов?
— Что-то я… да нет, не то. — Рогов встал, протянул Щедрову руку. — Рогов, председатель Усть-Калитвинского исполкома.
— Антон Иванович не новичок в Южном, — продолжал Румянцев. — Он родился и вырос в Усть-Калитвинском, там же когда-то был секретарем райкома комсомола. Вот мы и решили…
Кто решил и что решил? Рогов смотрел то на Румянцева, то на Щедрова и уже ничего не видел и не слышал. В голове все перевернулось и перемешалось. Где же они, мечты, надежды, планы? Ему даже показалось, что Румянцев над ним подшутил, что никакого Щедрова вообще не было и нет. Но зачем же так шутить? «Такого позора, Евгений, ты еще не знал, — думал Рогов, чувствуя, что обида туманит ему глаза. Размечтался, дурак, разболтал о том, о чем надо было молчать. В особняк над Кубанью собрался переезжать. Курить бросил, решил во всем воздерживаться, чтобы быть примером. Ах, как же ты обмишулился, Евгений… Выходит, не ты, а Щедров. И откуда он взялся, этот стриженый и неказистый? Не о тебе, Евгений, решение, а о Щедрове? Что же делать теперь, Евгений? Что?.. Прежде всего нужны терпение и выдержка. Не поднимать же крик и не показывать, что тебе больно. Не доказывать же, что бюро ошиблось, что надо было рекомендовать устькалитвинцам не Щедрова, а Рогова… Самое лучшее — обрадоваться. Трудно, немыслимо трудно, а надо…»
Он с жаром, радостно пожал Щедрову руку и сказал:
— Антон Иванович, это же прекрасно! Вы родились в Усть-Калитвинском, там были комсомольским вожаком и снова возвращаетесь, так сказать, к родным пенатам! Я уверен, что на конференции усть-калитвинские коммунисты проголосуют за вас с радостью! Что может быть прекраснее и благороднее возвращения в те места, где когда-то рос и начинал свою общественную деятельность!
— Бюро и это имело в виду, — сказал Румянцев. — И я надеюсь, что вместе с Антоном Ивановичем вы наконец избавите Усть-Калитвинский от хронического отставания.
— Это наша главная задача! — подхватил Рогов.
Щедров молчал. Все время он как-то уж очень пристально поглядывал на Рогова.
— Вот и отлично! — сказал Румянцев. — Так что уже с сегодняшнего дня начинайте ходить, как говорится, в одной упряжке. До конференции у тебя, Щедров, есть время познакомиться с обстановкой в районе. Отчетный доклад сделает Сухомлинов. Я ему уже звонил. Представителем крайкома у вас будет Калашник. А теперь, друзья, присядем к столу и поговорим о хозяйственных делах. Расскажи, Евгений Николаевич, мне и Антону Ивановичу, как Усть-Калитвинский готовится к весне.
В коридоре у раздевалки, надевая свой дубленый полушубок, Щедров обратился к Рогову:
— Мы как? Сразу в Усть-Калитвинскую?
— Антон Иванович, есть предложение, — сказал Рогов. — Вы берите машину, она у подъезда, и поезжайте за своими вещами. А я в это время забегу к одному товарищу, есть к нему небольшое дело… Сейчас я вас представлю Ванцетти. Это имя вашего шофера.
— Не трудитесь, Евгений Николаевич, с Ванцетти я давно знаком. Когда-то он принимал меня в комсомол. В то время он был секретарем станичного комитета.
— Вот как! — воскликнул Рогов. — А теперь будет вашим водителем. Отличный шофер!
Оставив Щедрова, Рогов вышел на улицу и быстрыми шагами направился ко второму подъезду. В лифте поднялся на четвертый
— Ты что? Бежал по лестнице?
— Еще хуже… Тарас Лаврович. Ты хотя бы предупредил. Ведь я ехал, спешил, настраивал себя… И вдруг этот Щедров!
Вчера я звонил в Усть-Калитвинский, а ты уже выехал.
— Тарас Лаврович, что ты можешь сказать о Щедрове?
— Видишь ли, со Щедровым мы давние друзья, вышли, как говорится, из одного комсомольского племени. Калашник прошел к дверям и обратно, словно желая показать, какой он стройный и как ему к лицу и каштановые усы и казачья рубашка, затянутая тонким наборным пояском, и как ладно облегают его ноги до блеска начищенные голенища. — Что можно сказать о нем объективно? Деловитый, думающий, в поступках и действиях с острыми углами и нежелательными крайностями. Есть в его характере черта: ничего не принимать на веру, все подвергать сомнению. Трудолюбив, горяч, самокритичен, строг к себе и к другим. Беспокоен, любит будоражить людей — это у него еще от комсомола. Так что тебе надо подумать, как пойдешь рядом со Щедровым, каким шагом и чтобы в ногу.
— А если в ногу не получится?
— Сбиваться с шага не советую, не в твоих это интересах.
— А что о нем думает Румянцев?
— Ивану Павловичу Щедров по душе — факт, сам понимаешь, немаловажный. — Калашник взял Рогова под руку, прошелся с ним. — Евгений, ты должен сработаться со Щедровым. Это будет нелегко, но это нужно. Понял? Нужно!
— Хорошо, Тарас Лаврович, постараюсь. Ну, мне пора! Щедров ждет в машине.
Рогов пожал Калашнику руку.
От Степновска на юг вытянулся смолисто-черный тракт. Над ним низкое, в тучах, небо, и ни моросящего дождя, ни измороси. Сухо лоснился асфальт, и «Волга» неслась с такой скоростью, что и желтевшие бурьяном кюветы, и телеграфные столбы, и попадавшиеся какие-то придорожные строения — словом, все, что встречалось, вытягивалось в одну сплошную полосу. Чем ближе к Усть-Калитвинской, тем холоднее становился встречный ветер, тем плотнее тучи закрывали небо. Вскоре по полям потянулся белый полог, и под колесами зашуршал размолотый ледок. Ванцетти не сбавил скорость. Пусть и Щедров знает, как ездят даже по плохим дорогам усть-калитвинские шоферы.
Ни Рогов, ни Щедров не заняли место рядом с Ванцетти. Они сидели сзади, им казалось, что если они будут находиться рядом, то всю дорогу проведут в разговорах. Как на беду, разговор не получался. Рогову было жарко, он расстегнул свое пальто с бобровым воротником и снял пыжиковую шапку. Щедров надвинул на лоб шапку-ушанку и засунул руки в теплые рукава своего полушубка. Не отрываясь, он смотрел на белесые от инея поля, прислушивался, как под колесами шуршал и потрескивал ледок.
— Поля Усть-Калитвинского? — спросил Щедров, чтобы не молчать.
— Скоро, скоро поедем по своей земле, — нехотя ответил Рогов.
— Белым-бело! Ах, как же нужен снег.
— Трудно пшеничке без снега.
— А что надобно предпринять?
Рогов промолчал. Своя у него печаль. «Выходит, я был нужен Румянцеву только для того, чтобы привезти Щедрова в Усть-Калитвинскую, — думал Рогов. — Вот он сидит рядом и в своем полушубке похож не на секретаря райкома, а скорее всего на молодого егеря… Ну как я стану смотреть в глаза тому же Логутенкову? Тете Анюте? Марсовой? Я даже просил ее не приходить на бюро в излишне короткой юбке. Дурак! А Сухомлинов? Сам я дал ему пищу для злорадства… Хоть сквозь землю провались…»