Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4
Шрифт:
— Этого тоже делать нельзя, — все так же твердо проговорил Рогов. — Не вздумайте учинять драку!
Беседа за столом затянулась. Правда, говорили больше Рогов и Логутенков. Нечипуренко и Листопад, осовело щуря глаза, поддакивали: «Именно, именно!», «Правильная мысль!», «Очень даже верная установка!»
Чувствуя слабое кружение в голове и ту навязчивую сонливость, какая чаще всего возникает после коньяка и сытного обеда, Рогов встал и сказал, что ему нужно ехать. Распрощался и пошел к машине. Логутенков поспешил открыть дверку.
Сидя рядом с Ванцетти, Рогов думал, что вот снова не удержался, лишнее выпил и лишнее съел.
Проснулся он, когда «Волга» уже катилась по главной, расцвеченной фонарями улице Степновска.
— Куда мы? — спросил Ванцетти. — В гостиницу?
— Сам отправишься в гараж крайкома, — зевая, ответил Рогов. — Меня же отвезешь к одному знакомому. Я у него заночую.
И он назвал улицу и номер дома.
Уже совсем стемнело, когда Ванцетти подъехал к трехэтажному дому. Рогов вышел из машины, потянулся и сказал, чтобы Ванцетти запомнил улицу, дом и чтобы завтра в половине девятого подъехал сюда.
— В какой же квартире вы будете? — спросил Ванцетти. — Как я вас разыщу?
— Искать меня не надо. Остановишься вот здесь и будешь ждать. Но смотри не опаздывай!
Рогов как-то нехотя и трудно поднялся по лестнице и, тяжело дыша, остановился у дверей. Стоял и не решался нажать кнопку звонка. «Эх, Маша, Маша, горе ты мое! Что мне с этим горем поделать, как мне быть? Может, не идти? Тогда зачем отправил машину? И зачем тут стою?»
Он махнул рукой и сказал себе: «Видно, чему быть, того не миновать. И если ты, Евгений, не сдержал себя за столом у Логутенкова, не удерживай себя и здесь… Только пусть это будет в последний раз. Попрощайся с Машей, скажи ей, что между вами все кончено…»
И Рогов решительно нажал знакомую кнопку звонка.
Глава 6
В тот самый час, когда Иван Павлович Румянцев из своего большого, скромно обставленного кабинета звонил в Усть-Калитвинскую и просил Рогова приехать, возле стола в мягком кожаном кресле сидел худощавый молодой человек. На нем был просторный свитер с высоким и широким воротником. Обращала на себя внимание его стриженая, как у новобранца, голова с выпуклым, с большими залысинами лбом. Рядом с седоволосым Румянцевым молодой человек мог бы сойти за его сына, который собрался на лыжную прогулку и забежал к отцу по какому-то своему делу и теперь ждал окончания телефонного разговора.
— Ну, Евгений Николаевич, и отлично! Да, да, совершенно верно, в среду к девяти!
Румянцев положил трубку, ладонью пригладил свои белые мягкие и еще густые волосы.
— Ну вот, товарищ Щедров, — сказал он, обращаясь к молодому человеку, — в среду Рогов увезет тебя в Усть-Калитвинскую, а в понедельник откроется конференция. Время еще есть.
— Иван Павлович, проще было бы дать мне машину, — с улыбкой на скуластом, обветренном лице сказал Щедров. — Дорогу в Усть-Калитвинскую знаю хорошо. Зачем вы вызвали Рогова?
Румянцев не ответил. В сером, отлично сшитом костюме, он вышел из-за стола и принялся прохаживаться по кабинету. Зачесанная назад шевелюра была под цвет белоснежного воротника рубашки, взгляд из-под черных бровей — пристальный и строгий.
— Дорогой друг, дело, разумеется, не в машине, машины у нас есть, и не в том,
— Вам, Иван Павлович, разумеется, виднее.
— Вместе поживете в Степновске, поговорите о районе, о его делах и нуждах, — советовал Румянцев.
— Пусть меня сперва изберут, — смущенно сказал Щедров. — А то как-то раньше времени…
— Изберут! — уверенно сказал Румянцев. — Почему не избрать? Не вижу причины. — Он положил свою твердую сухую ладонь Щедрову на колено, что делал всякий раз, когда хотел сказать своему собеседнику что-то очень важное. — В районе тебя знают. Там ты родился и вырос, там был секретарем райкома комсомола. Кроме того, мы, бюро, знаем тебя как хорошего инструктора крайкома, а теперь еще и ученого… Да, я ведь забыл поздравить! — Двумя ладонями Румянцев сжал руку Щедрова. — Поздравляю с кандидатской степенью! Носи ее с честью! Да, кстати, на какую тему твоя диссертация?
«Ученье Владимира Ильича Ленина о коммунистической нравственности».
— Что и говорить, тема-то не из легких. Ну и как? Сам-то ты своей работой доволен?
— Не совсем.
— Что так?
— Мне кажется, что я не смог свои мысли достаточно подкрепить наблюдениями, взятыми из жизни. — Щедров помолчал, о чем-то думая. — Я не смог ответить четко на вопрос: как жить?
— Как жить? — Румянцев поднял свои черные брови и посмотрел на Щедрова. — Вопрос не простой… Надеюсь, теперь, работая в Усть-Калитвинском, свои теоретические познания сможешь проверить, так сказать, на практической жизни.
Желая переменить тему разговора, Щедров спросил:
— Кого рекомендуете вторым?
— Анатолия Приходько. Ты его не знаешь. Сейчас он секретарь партбюро старо-каланчевского колхоза «Октябрь». Моложе тебя лет на пять. Не агроном, не зоотехник. Имеет среднее образование, парень башковитый, думающий, учится заочно на факультете журналистики. Главное, Приходько знает и любит партийную работу, а это очень важно. — Румянцев снова прохаживался по кабинету. — Чем намерен заняться в эти дни в Степновске?
— Побываю в музее, навещу отца. Как он там?
— Уверен, что портрет Ивана Щедрова висит на прежнем месте.
— Хочу узнать в краевой библиотеке, можно ли выписывать в Усть-Калитвинскую книги, какие мне, возможно, потребуются. Без книг не обойтись.
— Боюсь, захлестнут текущие дела, не до книг будет, — сказал Румянцев. — Из практики секретарей сельских райкомов мне известно, что свободного времени у них очень и очень мало. Секретарь райкома — это практик, человек живого дела. Он всегда в пути, постоянно с людьми. К тому же заседания, совещания, каковых у нас порядочно, тоже отнимают время. Так что из двадцати четырех часов для книг, бывает, не останется и часа.