Семейное дело

s i e n n a

На противоположной стороне улицы, рядом с рынком, в доме лекаря в одном из окон плясал тусклый свет. Этот огонёк не исчезал из виду, даже когда Локи ложился в постель и закрывал глаза. Какая же то была мука – знать, что она близко и, вместе с тем, невероятно далеко. Как он мог обрисовать пальцем Луну и не приблизиться к ней ни на дюйм, также он смотрел на свет в её окне, в очередной раз обманываясь в своей непоколебимой уверенности в том, что всё ещё можно исправить.

Локи потёр пальцами подбородок. Что ему стоило? Одеться и спуститься вниз, покинуть душное помещение и нанести ей поздний визит. Вопреки её обвинениям, он скучал и думал о ней чаще, чем о чём-либо ещё. Говорят, Дарси теперь редко спрашивала о нём. А

ещё, он слышал, что в последнее время новый мэр стал частым гостем в доме врачевателя. В последний раз, когда Локи навещал свою названную сестру, на подоконнике, рядом с её койкой в металлической банке стоял пышный букет полевых цветов.

Ей-богу, он не владел чем-то особенным, когда прибыл в Аугсбург. Всё, что у него было – это дело, дорога и верный спутник. Но теперь у Локи и вовсе ничего не осталось. Волей случая они пробыли здесь слишком долго и вот, пожалуйста – всё испортилось.

В последнее время он только и делал, что натыкался на пустые ведьминские избы – нечисть бежала на север, а это значило, что ещё немного - и ему будет абсолютно нечего делать в этой дыре. Сначала Локи ждал, когда Дарси окрепнет настолько, чтобы они могли пуститься в путь, но теперь он не был уверен в том, что всё будет, как он планировал. Быть может, ему следовало оставить напарницу в Аугсбурге, где её так тепло приняли те, кто ещё недавно присутствовал на едва не свершившейся казни? Быть может, это и был конец их истории?

Одолеваемый мрачными мыслями, Локи вернулся в постель. Прикрыв глаза ладонью, он невольно вслушивался в дыхание Мины, у которой в отличие от него проблем со сном никогда не наблюдалось. Она была красивой, изгибы её тела – соблазнительными, а во взгляде никогда не читалось укора. И хотя Мина быстро ему надоела, всё же Локи по-прежнему принимал её у себя в постели – так он поддерживал иллюзию того, что он всё ещё был свободным и имел над собой власть. Но наступало утро, Мина исчезала, и Локи понимал, что вряд ли он сильно расстроится, если следующей ночью она не появится на пороге его комнаты.

Дарси быстро шла на поправку. Она часто гуляла в сопровождении младшей дочери лекаря, который любезно разрешил ей остаться в его доме, не взяв за это платы. Синяки на её теле посветлели, боль постепенно перестала сковывать каждое движение. Мина говорила ему, что Дарси больше не жаловалась на неприятные ощущения в животе, однако её месячные очищения так и не наступили, а это было недобрым знаком.

Когда Локи в очередной раз навестил её, Дарси смотрела на него холодно, но вместе с тем выжидающе. Ему чудилось в этом строгом взгляде укор, обида и даже ненависть – всё зависело от степени готовности Локи заниматься самобичеванием. Чем чаще он сталкивался с этим взглядом, тем больше его мучила совесть и тем шире становилась между ними пропасть.

Они мало говорили. В основном, об общем деле, восстановительных работах в городе и никогда о том, что произошло между ними. И о том, что случилось после. Она больше не шутила, не пыталась вывести его из себя, как прежде. Локи знал, что теряет её, но не находил в себе сил сделать что-либо, что могло бы спасти положение. Дарси всё же отвергла его, и Локи не смел осуждать её за это. Кто как не он был виновен в её муках?

Утром он отправился в город в сопровождении Джексона. Ему было необходимо закупить всё необходимое в дорогу и заглянуть на собрание совета, что созвал мэр, дабы выбрать нового шерифа. По пути им встретился Йен с холщовым мешком за спиной. Локи сдержанно кивнул ему, заметив, что мальчишка отвел взгляд и поджал губы. Если Локи это и насторожило, то не слишком. Они все осуждали его. Подумать только – большинство горожан были готовы смотреть на то, как озверевший шериф собирается предать Дарси огню за выдуманное обвинение, а теперь опускали глаза, завидев его издали, и шептались за спиной. Локи презирал их всех и не мог дождаться,

когда они смогут покинуть этот жалкий городишко, что принёс им столько бед.

Он чувствовал злое удовлетворение от сложившейся ситуации, подобное тому, что испытывает человек, теряющий всё по собственной вине, прекрасно это осознающий и в припадке безумия не желающий этому воспрепятствовать.

Что ждало их впереди? Оставались ли они всё ещё надёжной командой? Семьёй?

Совет поддержал кандидатуру пожилого военного, предложенную новым мэром. По его словам, лучшего шерифа и придумать было нельзя. Возможно, у Локи и возникла парочка возражений на сей счёт, но он предпочёл отмолчаться, ожидая момента, когда он сможет, наконец, вернуться в трактир. И не то, чтобы он основывался на правилах приличия – в былые времена ему было бы всё равно, но выйти сейчас на улицу в одиночестве означало оказаться почти напротив дома старика-лекаря.

Она владела им даже тогда, когда её не было рядом, что случалось всё чаще и чаще в последнее время, ведь он почти перестал приходить. Но это не ослабляло узла, завязанного у него на шее. Дарси держала его словно на привязи, то и дело, дёргая за противоположный конец, не подозревая о своей власти над ним, и при этом видела лишь то, что он желал ей продемонстрировать: отстранённость, холодность, даже равнодушие. И отвечала взаимностью.

Локи злился. В душе его клокотала ярость, она бессильно билась внутри, словно загнанный зверь, когда он наблюдал за плавными движениями её рук, видел, как двигаются полные губы, как трепещут веки и как напрягаются её плечи, стоило ему оказаться ближе. Какая то была мука – смотреть на неё и какое же страдание – не видеть совсем.

Локи не умел сражаться с чувством вины, он мог лишь игнорировать эти неясные позывы, заставляющие его сердце болезненно сжиматься каждый раз, когда он думал о ней. А она словно и не замечала его страданий. К чему все эти разговоры о том, что женщины понимают в чувствах куда лучше мужчин? Дарси обращалась с ним высокомерно, холодно, – и кто бы мог подумать? – именно это и стало последней каплей. Она скрутила его так, что Локи окончательно потерял голову, воспылав страстью, которой прежде ни к кому и ни к чему не испытывал. Взгляд, коим он теперь окидывал Дарси при встрече, отражал уже не сожаление и вину, а нечто злое, тёмное, ревностное. Её отстранённость будила в Локи безумие, стремление задеть её чувства, растоптать все то светлое, что связывало их на протяжении пяти лет.

Все последующие ночи, как назло, его преследовали обжигающие своей яркостью воспоминания о том единственном разе, когда она легла с ним. Полный какого-то злого желания, отравленный мыслью о том, что ещё недавно она была его – обнажённая, отдающаяся, Локи разыгрывал равнодушие, а после грубо брал Мину, в тщетной надежде спрятаться от собственного бессилия.

Всё то время, что длилось совещание городского совета, ему с трудом удавалось усидеть на месте. Им владело странное волнение и нетерпение, будто бы он опаздывал куда-либо, хотя, на самом деле, Локи планировал провести день, праздно разгуливая по городу и, в конце концов, напившись в трактире. Нечто не давало ему покоя, невидимой угрозой нависнув над головой, и он, поддавшись порыву, решил, что сегодня непременно навестит Дарси, ведь причиной всех его последних беспокойств была именно она.

Позже Локи долго петлял по узким улочкам Аугсбурга, собираясь с духом и уже заранее ненавидя её за все те грязные ощущения, что непременно будут мучить его остаток дня. Как отвратительно непредсказуема эта жизнь: девчонка, которой он долгое время не придавал почти никакого значения, теперь была объектом его губительной страсти.

Когда старик распахнул перед ним рассохшуюся скрипящую дверь, Локи нерешительно шагнул внутрь и замер. Видит бог, ничто не свидетельствовало о случившемся, однако он знал наперёд – Дарси исчезла.