Семейное дело

s i e n n a

Ох, да он же любил её! Он, чёрт возьми, всегда любил её и только её. Лишь ею он дорожил, только ей доверял и только к ней он всегда возвращался. Они были связаны с тех самых пор, как впервые нашли друг друга в том ведьминском лесу. Локи и сам долго не осознавал, что той ночью он навеки связал себя с этой маленькой храброй девочкой, что их судьбы тесно переплелись и не было ему теперь места в мире без Дарси. Без Дарси не было и его самого.

Как же он любил её! Теперь он знал это наверняка, теперь он чувствовал это. И какую боль он испытывал сейчас, глядя на неё — истерзанную, покалеченную, беспомощную… Это было многим больше, чем та боль, что он пронёс с собой через всю свою жизнь с самого

детства. Это было больше, чем что-либо. И только это сейчас держало Локи на ногах и толкало вперёд, навстречу к ней, навстречу к её страданиям.

Это было его вина. Не уберёг. Не защитил.

Он рухнул на колени, и Дарси распахнула мутные и блеклые, словно пасмурное небо, глаза. На секунду Локи показалось, что она испугалась его, но это наваждение длилась лишь мгновение.

Он даже не знал, где он мог коснуться её, чтобы не причинить ещё большей боли и ей, и себе.

— Прошу… — голос вдруг изменил Локи. Дарси не смотрела на него, она отняла дрожащую руку, усыпанную синяками, от живота и медленно перевернулась на спину, кривя распухшие губы от боли. Она была обнажена и укрыта чистым покрывалом, её вещи, выстиранные Миной, сушились на улице. Когда Дарси переворачивалось, ткань покрывала немного сползла и обнажила другие страшные отметины на её теле, на которые нельзя было наложить повязки. Глядя на них, Локи в отчаянии вспомнил о том, что ещё несколько часов назад он ласкал это красивое, молодое, полное сил тело, а теперь оно было словно соткано из боли и уродства. По его вине.

Это было выше его сил. Он не мог этого видеть. Он не мог этого вынести.

Локи нашёл её тёплую, влажную ладошку и, несильно сжав её, потянулся к Дарси, принявшись оставлять невесомые, сухие поцелуи на каждом пальчике, старательно избегая пораненных мест.

— Милая моя… Моя бедная девочка… Милая, прости. Прости меня… Я прошу тебя, я молю тебя, — горячо шептал он, прижимаясь щекой к ладони Дарси и закрыв глаза, повторяя её имя, как мантру, как молитву, которая могла бы спасти его. Но не было ему прощения. Не было спасения. Локи никогда не избавится от этой вины, от этой ошибки, что повлекла за собой столь страшные последствия для них обоих.

— Где же ты был, Локи? — выдохнула она, не сводя с него взгляда, полного какой-то нелепой светлой грусти. Так смотрели люди, которые пережили страшное испытание, и всё, казалось бы, было уже позади, однако душа продолжала выть от боли.

Локи этот взгляд ранил сильнее всего. Ему чудилось в нём разочарование и обвинение, о котором Дарси боялась заявить вслух. Гримаса боли исказила благородные черты. Локи спрятал лицо в складках покрывала, не в силах больше смотреть на неё.

Дарси тяжело выдохнула, прикрыв веки и потянувшись рукой к его голове. Локи решил, что вконец сошёл с ума, ощутив, как слабые пальцы принялись робко перебирать его влажные волосы. И ему вдруг будто бы стало легче дышать, и сердце пропустило удар.

Его девочка приняла его. Она приняла его, несмотря ни на что.

Дарси прочистила горло и заговорила:

— Сегодня красная луна, Локи. — Он поднял голову, с изумлением взглянув на неё. Какая ещё к чёрту красная луна?

— Я останусь здесь. Я больше и пальцем не пошевелю ради этого города.

— Я слышала, они собирают людей, чтобы идти в лес и искать детей. Им нужен лидер. — Во взгляде Дарси читалась не мольба, а твёрдая уверенность в том, что Локи услышит её и сделает так, как она просит. — Им нужен ты. Со мной всё будет в порядке. Но не с ними, Локи. Ты слышишь меня? Это просто люди. Подумай о детях. Разве не ради них мы с тобой всё ещё ходим по этой земле?

Она вцепилась в его запястье слабыми пальцами, не отрывая взгляда от хмурого лица мужчины. Между его бровей залегла складка,

тонкие губы кривились в неудовольствии, но стоило Локи только поймать её взгляд, как его спина тут же расслабилась и плечи поникли. Разве мог он теперь ей хоть в чём-либо отказать? Разве он имел на это право?

— Я буду молиться за тебя, — прошептала Дарси, погладив его по колючей щеке. — И ждать тебя.

Локи её слова должны были казаться бальзамом, долгожданным облегчением, надеждой на лучшее, но вместо этого он лишь сильнее начинал презирать самого себя. Ему было бы гораздо легче, если бы Дарси прогнала его, если бы она не захотела говорить с ним. Он принял бы её презрение как должное. Локи бы страстно вымаливал у Дарси прощение, и вместе с тем, возможно, однажды ему бы всё же удалось простить себя самого. Но судьба распорядилась иначе. Она, сама того не осознавая, оставила его наедине с собственной совестью, в существование которой Локи уже давно не верил. Но что как не совесть с садистским удовольствием вдавливала иглы в его сердце? Что как не она гнала его прочь от Дарси навстречу другим испытаниям, в которых он стремился забыться, погрузившись в знакомую с детства жестокость и беспощадное кровопролитие?

Сейчас Локи был готов броситься даже в схватку с самим Дьволом, лишь бы выжечь, вытравить из своей головы образ страдающей Дарси, прижимающей тоненькую белую ручку к своему животу.

========== Часть 7. Правда ==========

Дарси очнулась лишь ранним утром следующего дня. С трудом разлепив веки, она уставилась невидящим взглядом в пустоту светлого потолка, вспоминая минувшие события. Тряпка, смоченная в травяном настое, сползла на подушку, промытые раны под повязками неприятно стягивали кожу, в горле першило, левое запястье ныло и каждый удар сердца отзывался нестерпимой болью в груди.

Сквозь маленькое оконце в хижину лекаря проникали яркие солнечные лучи, в воздухе в замысловатом танце кружились мириады пылинок. Время от времени в щели между кровлей и стеной задувал холодный ветер, словно в напоминание о стремительно приближающейся осени.

Дарси закрыла глаза, набрала побольше воздуха в грудь и, сцепив зубы, сделала попытку сесть на кровати. Боль тут же пронзила поясницу, прокатилась вдоль позвоночника и глухим отголоском отозвалась в затылке. Вскрикнув, Дарси прижала здоровую руку к спине и замерла.

— А я ведь ни секунды не сомневался в том, что шериф солгал насчёт вас, — внезапно раздалось откуда-то слева.

Дарси медленно повернула голову в сторону говорившего и с облегчением узнала в незнакомце с перевязанной головой Йена. Он расположился на низеньком табурете в тени большого шкафа, поэтому она не сразу его заметила. В голосе мальчишки Дарси почудилась непривычная холодность и отстранённость.

Йен поднялся, вышел из тени, и, когда солнце осветило его некрасивое веснушчатое лицо, она поняла, что не ошиблась. Он смотрел на неё враждебно и недоверчиво.

Дарси отняла руку от спины, выпрямилась и, откашлявшись, севшим голосом произнесла в ответ:

— Шериф солгал и был убит. Как твоя голова?

Йен растерялся, видя то, какие страдания приносило ей каждое движение, и с лица его мигом слетела маска отчуждения.

— Что случилось? — воспользовавшись моментом, задала вопрос Дарси. Несмотря на своё самочувствие, она желала знать, что заставило влюблённого в неё по уши мальчишку заговорить с ней в подобном тоне.

Йен подошёл поближе, протянул руку и взял со стола, на котором располагались медицинские инструменты и тазы с водой и травяными отварами, пожелтевший лист бумаги, сложенный вдвое. Мгновение спустя он оказался в руках Дарси, и, бросив мимолётный взгляд в сторону мальчишки, она опустила глаза и тут же позабыла обо всём на свете.