Семейный портрет с колдуном
Шрифт:
– Это вы попросили об этом, - полуутвердительно сказала я.
– Вы недовольны? Хотели увидеть его?
– Нет, - покачала я головой. – Но как легко вы ломаете человеческие судьбы. Одно ваше слово – и человека нет. Это пугает.
– Поверьте, сейчас Аселину лучше не показываться при дворе, - граф нехорошо усмехнулся. – Мой внук несколько взбалмошный, а насмешки придворных неизбежны. Во время игры в поло он огрел меня клюшкой, кто знает – что подвернется ему под руку в следующий раз. Я простил его по-родственному, но сомневаюсь, что другие будут так
– Но вы ведь не будете отрицать, что намеренно спровоцировали его?
Он улыбнулся. Углом рта, по-прежнему глядя в окно, и не было сомнений, что это – правда.
– Вы играете нами, - сказала я с упреком.
– Такова моя судьба, - ответил он и посмотрел мне в глаза.
– Хотела бы я знать… - начала я и замолчала на полуслове, отвернувшись к другому окну.
– Хотели бы знать – что?
– Ничего, милорд.
– Эмили, - он позвал меня необыкновенно мягко, а в следующее мгновение его рука накрыла мою руку.
Такое легкое, такое невинное прикосновение, но меня словно ударило молнией, пригвоздив к сиденью.
– Что вы хотели бы знать? – колдун погладил мою ладонь медленным, ласкающим движением, и это было приятно.
Я солгала бы, если бы сказала, что мне не понравилось. Наверное, так единорог из заколдованного леса обольщал прекрасную Бельфлер – ластясь и заглядывая в глаза. Но я не была наивной пастушкой. Вернее, не желала ею быть. Однажды граф сам сказал: «Вот что бывает с женщинами, которые выходят замуж без любви». А разве я вышла по любви?..
– Эмили? Спрашивайте, я отвечу.
Глубоко вздохнув, я выскользнула пальцами из его ладони, и сказала:
– Хотела бы я знать, кто может играть вами, милорд.
Он откинулся на спинку сиденья, полуприкрыв глаза. Будто обдумывал мои слова. Он молчал довольно долго, и заговорил, только когда впереди показались ворота Девина холма:
– Возможно, вам это известно, Эмили.
– Мне? – спросила я машинально.
Он хотел ещё что-то сказать, но в это время карета остановилась, и королевский лакей открыл дверцу, приветствуя «милорда и миледи Майсгрейв».
Колдун вышел из кареты и подал руку, помогая выйти мне.
Даже провинциальной девице несложно было понять подобный намек, и я была благодарна, что сейчас мы очутились в окружении слуг и других гостей, которые выходили из экипажей – это заставило графа удержать от дальнейших откровений.
Вдоль садовой дорожки, ведущей к замку, горели светильники, и развешанные на кустах стеклянные гирлянды отражали свет, переливаясь всеми цветами радуги. Это было очень красиво и необычно, но я не могла любоваться. Граф держал меня за руку, и его прикосновение обжигало, как пламя вот этих самых светильников.
Кто-то желал нам доброго вечера, кто-то интересовался здоровьем – я слышала льстивые, подобострастные голоса, но не могла не заметить косые взгляды придворных. Вряд ли к королевскому колдуну испытывали искреннюю любовь. Или хотя бы уважение.
Вирджиль Майсгрейв отвечал на приветствия лениво и односложно, и увлекал меня всё дальше и дальше, не отпуская, не позволяя отойти от него ни на шаг.
Королевский замок горел огнями, и над садом плыла нежная мелодия, которую выводила невидимая скрипка.
Небо было сиреневым, облака на западе – розоватыми, и тонкий серп месяца уже красовался над кронами деревьев, и я невольно поддалась очарованию праздника.
Мы подошли засвидетельствовать почтение королеве, которая сидела в кресле, под кронами дерева, украшенного фонариками. Её величество находилась в самом прекрасном расположении духа, шутила с придворными и необычайно тепло приветствовала нас.
Я сразу же поняла, насколько правильным было решение моего мужа нарядить меня в темный шелк. На королеве было прелестное платье цвета слоновой кости, а остальные дамы были в темном. На их фоне её величество выделалась, как белая бабочка в рое пчел. Умышленно или нет это было сделано, но получалось так, что все мы были обрамлением её красоты. Ни одна леди не затмила королеву пышностью наряда или красотой. Может, поэтому она и была так весела.
Она спросила о моем здоровье, лукаво поинтересовалась, не слишком ли сердит мой муж из-за того, что она настояла на нашем присутствии на празднике – как будто и не метала молнии взглядом во время беседы через зеркала.
Всё это походило на маскарад. Только вместо масок люди надевали выражения лиц. Королева излучала радушие, колдун искрил остроумием и вел себя немного развязно, чуть-чуть вальяжно, как и положено королевскому любимчику. И придворные тоже надели маски – они приветствовали нас, смеялись над шутками Вирджиля, но когда мы отошли от королевы к столу, чтобы взять по бокалу вина, я услышала, как один из вельмож сказал другому, посмеиваясь:
– Старый единорог обошел молодого оленя!
Сказано это было вполголоса, но я услышала, и очарование вечера пропало мгновенно и безвозвратно. Вирджиль, несомненно, тоже услышал, но в то время, как я покраснела от негодования, он остался невозмутимым.
– Примите совет, - сказал он, беспечно улыбаясь и протягивая мне бокал, - никогда не показывайте другим, что их слова вас уязвили. Покажете – и ваши враги узнают о ваших слабостях, и будут бить только в это место. Не давайте врагам обнаружить брешь в вашей броне.
Выражение его лица никак не вязалось с серьезностью речей. И я поняла, что это ещё одна маска – создавать напоказ картину счастливой семейной жизни. Скорее всего, граф был совершенно прав, запретив Аселину приходить. Зачем быть посмешищем?
– Но у меня нет врагов, - сказала я, чуть пригубив бокал и сразу отставив его.
– У всех есть враги, - философски заметил колдун и осушил сразу две трети бокала. Поморщился, прищелкнул языком, и допил остатки. – Крепкое, - пожаловался он мне. – Можно было разбавить водой, но её величество не желает, чтобы её обвинили в скупости. Но вам и правда лучше не пить это, Эмили, - он указал на мой бокал. – Ешьте сладости. Может, тогда улыбка появится на ваших губах. Мы же не на похороны пришли.