Шрифт:
ГЛАВА 1
Целый день в квартире стучали, и сверлили, и пилили. Ремонт. Обещали закончить четыре дня назад, но потребовалось больше времени. Если бы реже уходили на перекуры – не потребовалось бы. Я натянула ветровку и вышла прогуляться. Невыносимо было слушать этот грохот. Весна в этом году наступила очень резко, за одну ночь сошел снег и сильно потеплело. На улице было солнечно и оживленно.
С этого дня всё началось, примерно так я его и запомнила. Шум в квартире и бесцельная прогулка по городу. Такая же бесцельная, как моя жизнь. Я подумала так, пока шла мимо сверкающей витрины, и сама от себя прыснула. Сколько патетики. Как будто в жизни непременно должна быть какая-то цель. Раньше я в это верила, но это было так давно. Придумывала сама себе какие-то цели, планы и смысл жизни. Чтобы как-то самооправдаться. Хотелось чем-то
Ну так вот, я бесцельно слонялась по паркам и скверам, по бульварам и улицам, проходила по проспектам мимо витрин с образцами модной обуви, одежды и белья на манекенах с мертвыми глазами, один раз перешла через дугообразный мостик, прошла мимо кучки бездомных алкоголиков, греющихся на лавочках в городском парке, как тощие трущобные коты, с расставленными в ряд банками пива и грязными пластиковыми стаканчиками, полюбовалась на композиции из цветов на круглых клумбах, созданных садово-парковыми дизайнерами, или ландшафтными, не знаю, прошла мимо двух памятников, разукрашенных голубиным помётом, дальше продолжать? Скучно было – сил нет. Просто надо было время убить, и прогулка по весеннему городу – не худший способ. На время ремонта я взяла отпуск, чтобы присматривать за мастерами-ремонтниками, да и устала сильно от своей дурацкой однообразной работы. Одно и то же изо дня в день. Рутина. Нужно было отвлечься, переключиться. Но слушать бесконечный стук или бестолково, впустую слоняться по городу оказалось слишком унылым, я уже пожалела, что бездарно потратила отпускные дни. Уж лучше бы сидела в офисе.
На одном из пятачков, прилепившихся к городскому проспекту, скучковались уличные художники, рисующие с натуры портреты туристов. Я понаблюдала за работой нескольких портретистов, переходя от мольберта к мольберту. Поглазела на застывших перед портретистами любителей попозировать, на разношерстных зрителей, сгрудившихся за спиной художников и с видом знатоков сверяющих наброски с оригиналами, на прохожих, деловито снующих по проспекту мимо пятачка. Наконец, решилась, и присела на свободный раскладной стульчик напротив портретиста примерно моего возраста, лет тридцати, у которого не было ни желающих воспользоваться его услугами, ни зрителей, ни выставочных образцов портретов, как у остальных художников.
– Новенький, что ли? – спросила я, – мне портрет не нужен, можешь взять для выставки. Но я, конечно, заплачу. Просто забирать не стану, оставлю тебе.
– Ты не захочешь оставить, – усмехнулся он, – заберешь на память, как миленькая, из рук будешь вырывать.
Прозвучало самоуверенно. Да и сам он держался, как король в изгнании. Высокомерный взгляд, заносчивый тон, нарочитая небрежность в одежде. Несмотря на разгильдяйский вид, волосы были тщательно уложены, открывая высокий лоб. Глаза и брови были, что называется, рысьи. Он ладонями провел по листу на мольберте, взял в руки карандаш и сосредоточенно нацелился им на лист. Я застыла на раскладном стульчике, стараясь не дышать и глядя прямо перед собой. Так сидели остальные натурщики.
– Ты можешь сесть, как удобно, и расслабиться, – предложил художник, по-прежнему усмехаясь, – я тебя уже запечатал. Можешь даже вертеться и разговаривать.
– Что значит – запечатал?
– Ну, запомнил, зафиксировал в памяти.
Ясно. Я не знала, о чем еще спросить, и решила всё же не отвлекать художника разговорами. Тем более, что он увлекся портретом и почти не смотрел на меня. Я разглядывала прогуливающихся между мольбертами зрителей, заинтересованно замедляющих шаг у мольберта, напротив которого я уселась. Быстро взглянув на меня, они отводили глаза и шли к следующему художнику. Затем я принялась с интересом разглядывать других художников, быстро рисующих туристов или городских жителей с напряженно сжатыми губами или, напротив, чуть высунутыми языками. У художника, рисующего меня, лицо было расслаблено, спокойно, лишь изредка по его лицу пробегала усмешка.
Через двадцать минут работа была закончена, и я заявила, что не буду за это платить. Ни при каких обстоятельствах. Я с возмущением смотрела на лист бумаги, на котором карандашом была изображена какая-то демонесса, слегка похожая на меня. На ее лице с явными признаками безумия грозно сузились сверкающие глаза, рот презрительно и надменно скривился, обнажая верхние зубы, яростный ветер сдувал волосы назад. И, если мне не показалось, развевающиеся волосы едва прикрывали шишкообразные рожки, пробившиеся на голове.
– У меня не такое выражение лица, – с негодованием почти крикнула я.
– А я увидел такое. Подавленный гнев. Красотища. Шикарный получился портрет. Ну что, берешь?
– Или что?
– Или выставлю на продажу. Неплохие деньги выручу.
– Как бы не так, – полезла я за кошельком, – на, подавись. Безобразие какое-то.
Художник снова усмехнулся и взял деньги.
– Правда глаза колет?
– Никакой правды в этом, – приподняла я лист, – не было и нет.
– Иначе ты бы так не злилась.
– Я злюсь, потому что ты меня переврал.
– Скорее, показал изнанку. Истинное лицо.
– Ой, я не собираюсь спорить с каким-то маргиналом-неудачником, – я с возмущением схватила свою сумку и запихнула в нее лист с портретом, не заботясь, что он может смяться.
– Еще увидимся, – крикнул мне художник на прощанье.
Не увидимся, подумала я.
Ремонтники уже свалили, когда я вернулась домой. Оставили окурки на балконе и смятые бумажки от шоколадных батончиков на подоконнике. Я сложила мусор в пакет и поставила у входной двери, чтобы не забыть вынести завтра, открыла балконную дверь проветрить квартиру, уселась на диван, включила телевизор и насыпала в вазочку жаренный арахис, купленный по дороге.
Что он там нёс? Подавленный гнев? Я рассеянно перебирала в памяти события своей жизни за последние несколько лет, щелкая пультом и ловя ртом орешки. Ну да, всякое бывало. Но каждое событие – каждое! – я воспринимала с философским спокойствием. Или нет? Моя мать и бабушка умерли от аутоимунной болезни, при которой организм атаковал сам себя, убивал сам себя, и я очень боялась повторить их историю, с такой-то дурной наследственностью. Поэтому всячески заботилась о своем физическом и психическом здоровье. Раз в полгода ходила на медосмотры и проходила обследования, пристально следила за своим самочувствием, бежала к врачу, чуть что. Почти ипохондрия. И, конечно же, старалась меньше нервничать и переживать. Я верила, что все заболевания носят психосоматический характер, и спокойствие и гармония в душе существенно снизят риск свалиться от какой-нибудь болячки. Даже занималась медитациями и купила абонемент на занятия йогой. Ходила раз в неделю. Интересные там собирались девушки и женщины, вечно улыбались. Будто Хари Кришна налепила им эти улыбки на лица. Я снова вспомнила работу художника. На моем портрете улыбки не было, скорее, оскал. И откуда он это взял? Художник этот заносчивый. Чересчур живое воображение? Или есть всё же что-то во мне, что выдает беспокойство, злость и даже какое-то презрение к людям? Вдруг и другие видят меня злобной фурией? Я ломала себе над этим голову весь вечер, пока не пришла к выводу, что нужно больше информации.
Так что мы увиделись с этим художником опять. Мне нужны были разъяснения, объяснения, растолковывания. Его работа меня встревожила, выбила из колеи. Мне хотелось расспросить художника о причинах такой якобы осведомленности, такого взгляда на меня. Изнанку он увидел. И попытаться ответить себе на два вопроса: можно ли ему верить, и есть ли у меня основания для тревоги.
Но прежде я заехала на работу, чтобы договориться о досрочном прекращении отпуска и записалась к психотерапевту на следующий же день. Психотерапевт настоятельно порекомедовал мне два раза в неделю посещать психотерапевтическую группу. Он не проводил со мной никаких сеансов или бесед, не предложил лечь на кушетку, расслабиться и в подробностях рассказать свой последний сон. Или поделиться воспоминаниями детства. В фильмах показывают так, но ничего такого не было. Сильно изнуренный носатый мужчина в халате быстро проставил галочки в какой-то своей нелепой анкетке с банальными вопросами – хорошо ли я сплю, часто ли тревожусь, нет ли потери аппетита. И на основании этого тупого опросника предположил депрессию, выписал таблетки, кажется, какие-то антидепрессанты, и выдал направление на групповую психотерапию. Тяпляпщик какой-то. Но я решила всё же разок сходить, послушать, с чем приходят другие.