Семья Эглетьер
Шрифт:
— Есть у тебя сейчас роман?
— Нет, — ответил Жан-Марк.
В его голосе звучали стыд и раздражение, взгляд ускользал от взгляда отца. Вцепившись пальцами в колени, он словно удерживал себя на месте.
— Ладно, — рассмеялся Филипп. — Не буду нескромным. Когда ты намерен переехать?
— В начале следующего месяца.
— А Король ты предупредил?
Жан-Марк бросил на отца пристальный взгляд.
— Еще нет. А зачем?
— Ради приличия, дружок. Твой отъезд ее огорчит, я уверен. Она очень любит тебя. Женщины вообще не всегда понимают такие вещи. Что же касается питания…
— Я буду ходить в студенческую столовую, — быстро сказал Жан-Марк.
— И глотать на ходу всякую дрянь? Нет, ты будешь обедать дома, если только тебе это не противно.
— Нисколько, но…
— Так что мы все-таки будем видеться.
— Да, конечно…
— Аньес сможет приходить к тебе убирать два-три раза в неделю…
— Ну нет! — воскликнул Жан-Марк. — Если я переезжаю, то для того, чтобы быть по-настоящему независимым!..
Возмущение
— Остается один вопрос, — сказал он. — Сколько тебе придется платить за эту комнату?
— Сущие гроши.
— Ну а все-таки?..
— Я устроюсь! Буду давать уроки…
— Я не хочу, чтобы это шло в ущерб твоим занятиям. Я все равно собирался давать тебе на расходы больше прежнего.
Жан-Марк ссутулился. Щедрость отца доконала его. Итак, даже собственную свободу он вовсе не завоевал, а получил словно в подарок.
Филипп подписал все письма, позвонил секретарше, отдал ей папку и, повернувшись к сыну, спросил:
— А как там насчет мебели?
— Самое необходимое есть.
— У нас на чердаке найдется все, что нужно. Ты сам выберешь. А Кароль с удовольствием возьмется обставить твою комнату!
— Не стоит, папа.
— Ты не хочешь, чтобы она тебе помогла?
— Нет.
— У нее прекрасный вкус.
— Знаю… Но… не надо… Уверяю тебя… Мне хотелось бы самому… самому все сделать, понимаешь?
— Хорошо, — сказал Филипп. — Но надеюсь, ты пригласишь нас на новоселье?
Жан-Марк вымученно улыбнулся. От напряжения у него даже кожа на лице заболела. Еще немного, и он не выдержит.
— Ну конечно!
Зазвонил телефон. Филипп снял трубку, и сразу его взгляд, весь его вид приобрели значительность. Прижав трубку к уху, он продолжал глядеть на сына; пока слушал, хмурил брови, отвечал. Собеседник Филиппа, господин Уссон, судя по всему, не соглашался с его доводами. Но мало-помалу вкрадчивые интонации Филиппа становились все более настойчивыми и уверенными, фразы все длиннее, и господин Уссон уже не прерывал отца. «Отец его охмурит», — подумал Жан-Марк. В эту минуту вошел господин Виссо, извинился и попятился было к дверям, но Филипп знаком велел ему остаться, черкнул несколько слов в блокноте и протянул листок, не прерывая беседы с клиентом. Господин Виссо тотчас вызвал господина Зюрелли. И этому Филипп тоже отдал какие-то распоряжения сначала на бумаге, а потом вполголоса, прикрыв трубку рукой. Прежде Жан-Марк пришел бы в восхищение от властной непринужденности отца, но сейчас он терзался, словно все это было для него упреком в слабости. Не давала покоя мысль, что во всех затруднениях ему помогает человек, которому он так мучительно завидует. Отец подавлял его своим авторитетом, возрастом, даже присутствием. Тон Филиппа между тем делался все более уверенным. Состязание подходило к концу.
— Ну да, — говорил Филипп. — Это единственное решение… Я обеспечиваю гарантии… Да, я их увижу сегодня в семь часов. Поставлю их в известность… Хорошо, завтра ровно в шестнадцать в моем кабинете…
Филипп повесил трубку. Он весь сиял — дело было улажено. Виссо и Зюрелли удалились, немые от восхищения.
— Так вот, — сказал Филипп, снова обращаясь к сыну. — Набросай мне свой месячный бюджет. Я заранее с ним согласен. В семь часов у меня деловое свидание, но оно будет недолгим. Если ты меня подождешь, мы вместе пойдем домой.
Жан-Марк отказался, ему нужно было зайти к товарищу за книгой… Эта отговорка выглядела такой неловкой, а тон был таким виноватым, что он сам на себя разозлился. От собственной лжи Жан-Марк даже покраснел, покрылся испариной. Но отец с рассеянным видом проводил его до двери. В приемной тихо стучала пишущая машинка. Мадемуазель Бигарро подняла взгляд от клавиш и с умилением посмотрела на эту мифическую личность — хозяйского сына.
XX
«Придет? Не придет?» — гадал Даниэль, погружаясь в сладкие мечтания. Вчера он провел вечер в семье своего товарища Лорана Совло, танцевал с Даниэлой, и она пообещала прийти как-нибудь подождать его около лицея. «Как-нибудь» — это слишком неопределенно! Расписание занятий она знает от брата и может прийти к четырем, поскольку учится по соседству в лицее Фенелон. Даниэла осталась на второй год в предпоследнем классе, она отлично танцует, да и брат ее, Лоран, славный парень. Поразительно, до чего они не похожи друг на друга! Она хорошенькая блондинка, а он темноволосый, с густыми бровями, тяжелым подбородком и большими торчащими ушами. Но вовсе не зубрила. Интересуется литературой. Собирается стать журналистом. Сейчас он сидит во втором ряду, подперев голову рукой, и делает вид, будто внимательно слушает, а сам читает детективный роман, лежащий у него на коленях. Для Даниэля все эти двояковогнутые линзы, действительные и мнимые фокусы, фокусные расстояния тоже лишь сумма абстрактных истин, далеких от реальной жизни. То, что выражалось на классной доске линиями и цифрами, всегда приводило его в уныние. Конечно, придется зубрить и физику и химию, раз это надо для экзаменов на степень бакалавра, однако попробуй сосредоточиться, если каждую минуту помнишь, что все это для тебя пустая трата времени. А тут еще этот Мушино, такой нудный, он совершенно не способен увлечь своими предметами. Коротконогий, с застывшим взглядом, подвижным ртом и усами в виде двух запятых, Мушино ко всем своим достоинствам брызгал слюной, когда разговаривал.
— Возьмем бесконечно удаленный источник света, например звезду. Исходящие от него лучи параллельны между собой; после рефракции эти лучи представляются нам исходящими из точки А' на воображаемой фокусной плоскости Р'…
Даниэль принялся было записывать, но тут же бросил. Мушино из года в год повторял одно и то же. А у Даниэля были конспекты брата… Вот кому повезло! Отдельная комната на улице Ассас, в двух шагах от факультета! Отец — молодчина, позволил Жан-Марку переехать… Позволят ли и ему жить самостоятельно после поступления в университет? Разумеется, позволят! Правда, ему и дома неплохо, он очень любит свое черно-красное логово, луну-рыбу под потолком, афиши, книги, но все-таки семья, и если бы он вздумал привести к себе девушку… Например, Даниэлу!.. «Ну до этого еще далеко!» — пришлось признать со всей объективностью. Жан-Марк — другое дело, девчонки, надо думать, сами к нему липнут. Он хорошо сложен, у него отличные манеры, знает, что где сказать… Даниэлю хотелось бы, чтобы они с братом были друзьями. Но Жан-Марк упорно обращается с ним как с мальчишкой, хотя старше брата всего на три с половиной года. Позавчера, когда он переезжал, он едва согласился принять помощь Даниэля. Отец Жюльена Прела, подрядчик в строительной конторе, дал им грузовичок. Даниэль вспомнил, как поднимался по лестнице с креслом на голове: он шутя взбежал со своей ношей на шестой этаж. Потом приволок два ящика с книгами и даже не запыхался. А Дидье, Жюльен и Жан-Марк расставляли по местам мебель и книги. В просторной мансарде пахло свежей краской. Жан-Марк решил поселиться дня через три, потому что в комнате работал водопроводчик, который устанавливал в углу душевую кабину с металлическими стенками. Что еще за дурь — мыться с ног до головы каждое утро! Словом, было очень здорово. Жюльен принес три литра красного вина. Через каждые десять минут кто-нибудь восклицал: «Ну и жарища!», и все наполняли стаканы… Водопроводчик тоже с ними чокался. Из всех приятелей брата Даниэль предпочитает Жюльена. Дидье корчит из себя интеллектуала, а Жюльен держится просто и естественно. Ему нравятся каламбуры Даниэля, даже когда они не первой свежести. Он и сам их придумывает и часто от души хохочет. Как и Лоран Совло. Правда, у Лорана семья покультурнее. Интересно, какую мину он состроит, если увидит сестру около лицея? Да не придет она, уж сегодня, во всяком случае! Она гордая и, конечно, выждет два-три дня, поманежит его немного… Мушино начертил на доске геометрические фигуры, заштриховал косыми линиями треугольник. Даниэль прилежно скопировал чертеж. Деревянный пюпитр, на котором лежала его тетрадь, бы испещрен изречениями. Например: «Здесь я погубил свои лучшие годы и утратил все иллюзии…» Эта надпись принадлежала Даниэлю. Он вырезал ее месяц назад. Экзамены, вечно экзамены, когда же наконец он сможет думать о чем-нибудь другом? Даже на Берег Слоновой Кости, с его девственными зарослями, первобытными жителями, порожистыми реками, обезьянами, антилопами, — даже на этот вольный и дикий мир мрачной тенью легла угроза провала на экзаменах. «А главное — от них нет никакого прока, даже правительство это признает!» — вздохнул Даниэль, переворачивая страницу. Справа от него сидел Дебюкер и, ссутулившись, писал, писал с таким видом, будто все понимает, все запоминает… Этому малому с рождения суждены все награды и отличия! И притом одноклассники прекрасно к нему относятся. Если есть на свете человек, которому Даниэль завидует, то это Дебюкер. В неизменно ровном расположении духа и до блеска начищенных ботинках Дебюкер служил примером успеха, которого может добиться на нашей нелепой планете человек с живым умом, настойчивый и трудолюбивый. И почему это вчера, когда в квартире Совло собралась целая компания, Даниэла почти не обратила на него внимания? Чудные эти девчонки! Внимание! Мушино кончил объяснять. Даниэль насторожился. У Мушино была неприятная привычка спрашивать в конце урока, а не в начале, как это делают другие учителя. Прямо садизм какой-то. Чуть только он увидел, что ученики, убаюканные его голосом, успокоились и готовы задремать, он прерывал поток красноречия, выпрямлялся во весь свой маленький рост и вызывал тех, кто, по его мнению, не знал урока. «Только бы не меня! Я едва заглянул вчера в учебник… Так и есть!»
— Эглетьер, к доске.
— Черт! Я ровно ничего не знаю, — шепнул Даниэль Дебюкеру, вставая с места.
Он спускался по ступенькам амфитеатра очень медленно, чтобы выиграть хоть несколько секунд.
— В чем дело? Поторопитесь! Вы переставляете ноги, точно водолаз в скафандре! — сказал Мушино.
В группе подхалимов раздался угодливый смешок.
— Я задавал главу о двояковыпуклых линзах. Начертите изображение предмета, помещенного перед такой линзой, и объясните ваш чертеж.
Даниэль сосредоточенно нахмурил брови, но в памяти всплывали только переплетения сплошных и пунктирных линий, а также лишенные смысла буквы и цифры.
К счастью, в этот момент Лоран Совло щелкнул пальцами и с восхитительной находчивостью поинтересовался:
— Скажите, пожалуйста, это правда, что микроскоп и оптическая труба исключены в этом году из программы экзаменов?
— Кто вам сказал этот вздор? — воскликнул Мушино, поворачиваясь к Лорану.
— Знакомый моих родителей, он инспектор учебного округа.