Семья Рубанюк
Шрифт:
Остап Григорьевич обнял жену и невестку. Нахлобучив поглубже шапку, он переступил порог.
За воротами с минуту постоял. Снег, белевший в ночном полусумраке, делал его слишком приметным.
Остап Григорьевич, поскрипывая валенками, пошел в сторону площади. Потом, не доходя до больницы, свернул обратно к огородам и пошел в сторону Богодаровского леса.
С утра небо затянуло тучами, мороз отпустил. Медленно падали редкие хлопья снега. Потом посыпало гуще. С юго-запада
Катерина Федосеевна заметила сквозь залепленное мокрым крошевом стекло пронесшиеся сани с людьми и прильнула к окну.
Мимо двора к площади проехало трое саней, потом еще двое. Кутаясь в шинели, на санях жались друг к другу солдаты. На предпоследних санках, тавричанского фасона, пряча голову в воротнике романовского полушубка, сидел Збандуто.
Томясь от недоброго предчувствия, с трудом передвигая ноги, Катерина Федосеевна отошла к печи, поставила в угол припечка чугун, привычным движением закрыла заслонку.
После того как ушел Остап Григорьевич и чуть свет убежала к Девятко Василинка, хата казалась ей пустой, хотя за сенями, в чистой половине, Сашко шумливо играл, с Витей, стучала швейной машинкой невестка.
Катерина Федосеевна ждала, что мужа хватятся очень скоро, поэтому не удивилась, когда на подворье появились Пашка Сычик и три солдата.
Сычик без стука вошел в хату, и, распахнув двери, позвал солдат.
— Холода не напускай, Паша, — сказала Катерина Федосеевна. — Сейчас же не лето.
— Хозяин где, тетка Катря? — спросил Сычик, оставив без внимания ее замечание.
— А он мне не докладывает, куда ходит.
— Ну, то мы люди не гордые, поищем.
Сычик оттеснил ее локтем от двери и кивнул солдатам. Катерина Федосеевна молча наблюдала, как солдаты обшаривали все уголки хаты, заглядывали в сундуки. Она даже сама подивилась спокойствию, с которым встретила пришедших. А они, потребовав лестницу, полезли на чердак, потом обыскали сараи, клуню. Сычик оттаскивал мешки и кадушки, постукивал в стены с таким добродушным видом, словно выполнял приятную для хозяйки и для себя работу. Вытерев рукавом испарину на лбу и подмигнув Катерине Федосеевне, он нагло спросил:
— Опохмелиться нечем у вас, тетка Катря? Что-то голова болит.
— Нету, — коротко отозвалась Катерина Федосеевна. — Ты ж по всем куткам шаришь, сам видишь.
— А и жадная хозяйка!
Катерина Федосеевна промолчала.
Сычик, тщетно перерыв все в хате и на подворье, угрюмо заявил:
— Одевайтесь, тетка Катря, пойдем до «сельуправы».
— Чего я там не видела? Никуда я не пойду.
— Да уж извиняйте, придется, — ухмыльнулся Сычик. — Некультурно будет, если силком поволочим по селу.
Александра Семеновна, с тревогой наблюдавшая
— Идите, мама. Я сейчас тоже приду.
Катерина Федосеевна покосилась на солдат и стала одеваться. Велев Сашку не отлучаться с подворья, она пошла за Пашкой и солдатами.
В «сельуправе» хозяйничал Малынец. Збандуто письменным распоряжением назначил его старостой, и почтарь, упоенный властью, был особенно словоохотлив.
В сенцах толпились криничане, вызванные к старосте. В углу, расстегнув полушубок, сидел Збандуто.
— Садитесь, пан Грищенко, — любезно предлагал Малынец, глядя не на него, а на бургомистра.
Крестьянин неохотно присаживался.
— Что же вы свою Варьку прячете? — укоризненно качая головой, упрекал его Малынец. — Нехорошо, пан Грищенко. Мы их на культурную жизню приглашаем, а вы… Они там в Германии с вилочек, ножичков кушать будут… Булочек, франзолек белых пришлют, а вы…
— Нехай она, пан староста, лучше с ложки ест, да с батькой, — угрюмо отвечал крестьянин.
— Глупые разговоры, — менял тон Малынец. — Завтра вашу Варьку в «сельуправу» пришлите. Все одно мы ж ее найдем.
Пока Малынец укорял, упрашивал, бранился, полицаи и солдаты ходили по селу с облавой. К вечеру человек пятнадцать, получивших повестки об отправке в Германию, были схвачены и заперты в помещении школы.
Катерину Федосеевну продержали в «сельуправе» до вечера. Так и не дознавшись у нее, где находится муж, Збандуто приказал ее отпустить.
— Благодарите бога, — сказал он, — что я, а не другой бургомистром. Муж ваш подлец, изменник. За такие дела все имущество ваше реквизировать надо. Ну, да уж ладно. Пришлете кабанчика — живите. Сычик завтра его заберет.
— Власть ваша, берите, — сказала Катерина Федосеевна.
Возвращаясь, домой, она видела, как со двора ее двор бродили полицаи и солдаты, как провели к школе заплаканную дочку Тягнибеды. Сердце ее сжалось. Она не знала, ушли Василинка с Настей или они еще в Чистой Кринице.
В сумерки собралась она пойти расспросить обо всем Пелагею Исидоровну, но на крыльце послышался быстрый топот, скрипнула дверь, и в хату влетела Василинка.
— Ты что, доню? — испуганно спросила Катерина Федосеевна. — По селу такое делается, а ты вернулась?
— Расскажу, мамо, вот разденусь.
Катерина Федосеевна поспешно завесила окна, заложила двери. Василинка аккуратно сложила пальто и платок, села против матери.
— Коней дядька Кузьма не может дать, — сказала она. — Полицаи по всем улицам шастают. Так мы с Настунькой чуть свет пешком пойдем. До ее тетки.
— А не дай бог, сегодня навернутся сюда?
— Соскучилась я за вами, — прижимаясь к матери, вздохнула Василинка. — Как сказали, что вас до «управы» забрали, я слезами залилась.