Семья Рубанюк
Шрифт:
Перед сном он раздобыл бумагу и карандаш и сел писать Оксане.
Полк получил пополнение. В первых числах ноября ротам выдали новенькие, в складской смазке, автоматы.
Бойцы искренне им обрадовались: до этого в полку насчитывалось всего несколько автоматов.
«Наверно, Москва и другие сюрпризы врагу готовит, — думал Петро, наблюдая, как старшина вынимал из ящика один за другим новенькие пистолеты-пулеметы. — Екатерина Ивановна была права».
Он вспомнил о ее гостеприимстве, о
Такая возможность представилась лишь в канун октябрьского праздника. Все дни перед этим в полку шла напряженная боевая учеба, и в город никого не отпускали.
Шестого ноября, получив разрешение, Петро тщательно побрился, разгладил гимнастерку, прикрепил орден и поехал на Арбат. В половине пятого он был там.
Екатерина Ивановна только; что пришла с завода. Она встретила Петра в прихожей с полотенцем, перекинутым через плечо. Пригласив его раздеться, она грустно спросила:
— О Маше уже знаете? Уехала. В школу снайперов.
— Настояла все-таки? Ну, упрямица!
— Очень своевольная!
— Она на фронт уехала?
— Нет, школа эта где-то под Москвой. В Вишняках, кажется. Машу ЦК комсомола направил.
— На передовую ее сразу не пошлют. Может, все учебой и ограничится…
Екатерина Ивановна только теперь заметила орден.
— О Петя, вас с наградой!
— Спасибо.
— Молодец! За что же это?
— Так, за одно небольшое дело.
— За небольшое? — спросила Екатерина Ивановна с недоверчивой улыбкой. — Разве такие ордена дают за небольшие дела?
— Знаете, на фронте подчас люди находятся в меньшей опасности, чем сейчас здесь, в тылу. Так что о Марии вы сильно не беспокойтесь.
— Спасибо, Петя.
За окнами быстро сгущались сумерки. Екатерина Ивановна замаскировала с помощью Петра окна, зажгла свет.
— Завтра праздник, — сказала она, — а на душе тревожно, нерадостно. Помните, как бывало раньше?
— Правда, что правительство выехало в Куйбышев?
— Да. Знаете, все умом понимают, что так нужно, а все же не унять какого-то тоскливого чувства. На заводе у нас крепкий народ, и то загрустили.
Екатерина Ивановна спросила:
— Вы сегодня не очень торопитесь? Могу вас угостить чаем.
— Большое спасибо! Я ведь на несколько минут забежал.
— Если бы вы не пришли навестить, совсем была бы тоска.
Беспрерывно грохотали зенитки, и Екатерина Ивановна, вздрагивая при каждом близком выстреле, сказала со смущенной улыбкой:
— Никак не могу привыкнуть вот к этому. Все нервы изматывает.
— Злятся фашисты. Завтра седьмое, а Гитлер ведь вопил, что в этот день парад на Красной площади устроит.
Петро посидел еще немного и, пообещав навестить как-нибудь, попрощался.
Он шел затемненными, обледенелыми улицами, по которым непрерывно двигались войска, танки. Сыпал густой снег, ветер трепал полы полушубка. Около ворот
— Рубанюк? — окликнул он еще издали.
Голос у него был веселый, и Петро, подойдя, заметил, что комбат чем-то возбужден.
— Слышал? — спросил Тимковский.
— Что, товарищ капитан?
— Торжественное заседание транслировали, как и обычно…
— Сегодня?
— Да, только что. Завтра парад. Дивизия участвует.
Петро прибавил шагу и через две минуты был в казарме.
Здесь царило радостное оживление. Бойцы приводили в порядок свое обмундирование, брились.
Парторга Вяткина не было — его вызвал командир полка, но Арсен Сандунян подробно рассказал Петру о торжественном заседании.
— Понимаешь? — поблескивая глазами, повторял Сандунян. — Враг у самой Москвы, а мы, как и всегда, спокойны, праздник свой отмечаем…
Седьмого ноября полк подняли до рассвета. Стрельников приказал построиться, лично обошел каждый взвод, строго осматривая одежду и снаряжение бойцов.
Около семи утра полк, дружно отбивая шаг, подходил к Манежной площади.
С хмурого свинцового неба сыпал колючий снег, но вверху, невидимые глазу, гудели барражирующие самолеты, и Петро с опаской думал: «Черт его разберет в этом снегопаде, чей летает! Ахнет парочку пятьсоткилограммовых».
До его слуха донесся чуть слышный перезвон кремлевских курантов. Где-то впереди бойцы пели о Москве. Улицы и площадь были расцвечены алыми флагами.
Рассекая сырые сугробы снега, ползли танки, шумно проносились мотоциклы со связными. Вдоль тротуаров расположились артиллеристы со своими орудиями, минометчики, стояли бойцы с противотанковыми ружьями.
У Исторического музея батальон Тимковского остановился. Отсюда были видны мавзолей Ленина, заснеженные купола храма Василия Блаженного, часть островерхих крыш здания ГУМ. Все было, как обычно, и лишь защитные чехлы на рубиновых звездах кремлевских башен напоминали о том, что фронт рядом, под самой Москвой.
Петро жадно вглядывался в смутные очертания знакомых строений, таких близких и дорогих сердцу каждого советского человека. Ветер нес с площади снег. На штыках оседали белые хлопья, в черных раструбах мощных громкоговорителей шуршало, попискивало. Вслушиваясь и всматриваясь, Петро думал о том, что он присутствует на таком параде, о котором люди будут вспоминать века.
Да, он и его друзья стояли на той самой Красной площади, где Гитлер обещал своим головорезам устроить седьмого ноября парад. Эта площадь видала и празднества, устраиваемые Петром Первым в честь победы над шведами, и солдат Суворова и Кутузова, отправлявшихся отсюда на битвы с вражескими полчищами. Здесь первые отряды Военно-Революционного комитета громили юнкеров. Здесь не раз выступал Ленин, и тут же, в мавзолее, покоится его священный прах.