Семья Тибо, том 2
Шрифт:
– Где он? Перевезли его в больницу?
Никто не решился ответить.
Чья-то рука робко указала в глубь зала. Фабр взглянул туда; в центре пустого пространства под резким светом виднелся ворох черной одежды, распростертой на мраморе, как труп в морге.
На улице спешно организованная охрана пыталась рассеять толпу, скопившуюся перед домом и затруднявшую движение на перекрестке.
Жак увидел Жюмлена и Рабба; они спорили с полицейскими. Вместе с уцепившейся за него Женни Жак добрался до них. Они шли из редакции и не присутствовали при случившемся, однако именно от них Жак узнал о том, что убийца выстрелил с улицы в упор, через открытое окно, и что после недолгого преследования прохожие задержали его.
– Кто это? Где он?
– В полицейском комиссариате на улице Майль.
– Идемте, – сказал Жак, увлекая Женни.
Перед участком образовалась толпа. Жак тщетно предъявлял свое корреспондентское удостоверение: больше никого не пропускали.
Они уже хотели отойти, как вдруг из комиссариата выбежал Кадье. Он был без шляпы. Жак перехватил его на бегу. Кадье обернулся и, не узнавая Жака (с которым, однако, он только что разговаривал около редакции "Юманите"), с минуту смотрел на него блуждающим взором.
Наконец он пробормотал:
– Это вы, Тибо?.. Вот первая пролитая кровь… первая жертва… Чья очередь теперь?
– Кто убийца? – спросил Жак.
– Какой-то неизвестный. Его фамилия – Виллен. Я видел его. Молодой человек лет двадцати пяти или около того.
– Но почему Жореса? Почему?
– Очевидно, какой-нибудь "патриот"! Сумасшедший!..
Он высвободил локоть, за который держал его Жак, и убежал.
– Вернемся туда, – сказал Жак.
Повиснув на руке Жака, молчаливая и напряженная, Женни изо всех сил старалась идти с ним в ногу.
Он наклонился к ней.
– Вы устали… Что, если бы я усадил вас где-нибудь в спокойном месте? А потом пришел бы за вами…
Она изнемогала от волнения, от усталости, но мысль, что в такую минуту они могут расстаться… Не отвечая, она еще крепче прижалась к нему. Он не стал настаивать. Это живое тепло рядом с ним помогало ему бороться с отчаянием; он и сам теперь не хотел оставаться один.
Вечер был удушливый. Асфальт распространял зловоние. Все переулки вокруг улицы Монмартр были черны от пешеходов. Движение остановилось. Люди гроздьями висели на окнах. Незнакомые передавали друг другу: "Убили Жореса!"
Кордон полицейских почти очистил пространство перед кафе "Круассан" и теперь старался удерживать на расстоянии бушующие волны, вливавшиеся с Бульваров, где новость распространилась с быстротой электрического тока.
Когда Жак и Женни подошли к перекрестку, отряд конной жандармерии выехал из улицы Сен-Марк. Взвод прежде всего очистил подступы к улице Виктуар и всю улицу вплоть до Биржи. Затем он развернулся в центре площади и несколько минут гарцевал там, чтобы оттеснить любопытных к домам. Воспользовавшись беспорядком, – более робкие убегали в боковые улицы, – Жак и Женни проскользнули в первый ряд. Их взгляды были прикованы к темному фасаду кафе с закрытыми железными ставнями. Когда отворялась охраняемая полицией дверь, в которую то и дело входили агенты, на минуту становился виден ярко освещенный зал.
Два такси и несколько лимузинов с правительственными флажками один за другим прошли сквозь оцепление. Распоряжавшийся охраной лейтенант отдавал честь лицам, выходившим из машин, и они немедленно исчезали в кафе, дверь которого тотчас же снова захлопывалась за ними. Люди осведомленные сообщали: "Префект полиции… Доктор Поль… Префект департамента Сены… Прокурор республики…"
Наконец из улицы Виктуар выехала санитарная карета, запряженная маленькой лошадкой, бежавшей мелкой рысцой; колокольчик ее звенел не переставая. Стало немного тише Полицейские остановили карету у входа в "Круассан". Четыре санитара выпрыгнули оттуда на мостовую и вошли в ресторан, оставив заднюю дверцу широко раскрытой.
Прошло десять минут.
Возбужденная толпа топталась на месте. "Какого черта они возятся там так долго?" – "Надо же проделать все, что полагается, иначе нельзя!"
Внезапно Жак почувствовал, что пальцы Женни судорожно впились в его рукав. Обе половинки двери ресторана распахнулись. Все затихли. На тротуар вышел Альбер. Все увидели внутренность кафе, освещенную ярко, как часовня, и кишевшую черными фигурами полицейских. Они расступились и выстроились в ряд, пропуская носилки. Носилки были покрыты скатертью. Их несли четверо мужчин с обнаженными головами. Жак узнал знакомые фигуры: Ренодель, Лонге, Компер-Морель, Тео Бретен.
Все стоявшие на площади немедленно обнажили головы. Робкий возглас: "Смерть убийце!" – раздался из окон одного дома и замер во мраке.
Медленно, среди тишины, в которой отчетливо раздавался стук шагов, белые носилки проплыли через порог, пересекли тротуар, покачались несколько секунд и внезапно исчезли в глубине кареты. Двое мужчин тотчас же последовали за ними. Полицейский сел рядом с кучером. Затем раздался отчетливый стук захлопнувшейся дверцы. И когда лошадь тронулась с места, а карета, окруженная группой полицейских-самокатчиков, позвякивая, направилась в сторону Биржи, внезапный глухой взволнованный гул покрыл тонкий звон колокольчика и, поднявшись отовсюду разом, вырвался наконец из сотни стесненных сердец: "Да здравствует Жорес!.. Да здравствует Жорес!.. Да здравствует Жорес!.."
– Попытаемся теперь добраться до "Юма", – проговорил Жак.
Но толпа вокруг них словно приросла к месту. Все глаза оставались прикованными к тайне этого темного фасада, охраняемого полицией.
– Жорес умер… – прошептал Жак. И, помолчав, он повторил: – Жорес умер… Я не могу этому поверить… Главное – не могу представить себе, не могу взвесить все последствия…
Постепенно плотные ряды раздвинулись; теперь можно было двинуться в путь.
– Идемте.
Как дойти до улицы Круассан? О том, чтобы пробиться сквозь кордон, охранявший перекресток, или пройти до Больших бульваров через улицу Монмартр, не могло быть и речи.
– Обойдем кругом, – сказал Жак. – Пройдем улицей Фейдо и переулком Вивьен!
Они вышли из переулка и хотели было выбраться из давки бульвара Монмартр, как вдруг непреодолимый напор толпы закружил их, увлек за собой.
Они попали в самую гущу манифестации: колонна молодых патриотов, потрясавших флагами и оравших "Марсельезу", хлынула с бульвара Пуассоньер потоком, который заливал улицу во всю ширину и отбрасывал назад все, что находилось на его пути.
– Долой Германию!.. Смерть кайзеру!.. На Берлин!..