Сеня, жми на тормоза!
Шрифт:
Медленно, но уверенно Сеня дошёл до абзаца, посвящённого актёрскому ансамблю. Нужные слова долго не приходили. Начинал набирать предложение и стирал. И так несколько раз. Встал из-за стола, подошёл к окну. Закурил. Первая медленная затяжка, вторая, третья… Разбежавшиеся мысли вновь собираются вместе. Сделав глоток из фляги, Воскресенский продолжил.
«В постановке Алексея Романовского Тартюфа исполнил Михаил Краснов. Сыграно это было талантливо, и я бы даже сказал, академически безупречно. Однако… Не покидало ощущение, что Тартюф Краснова - персонаж из какой-то другой пьесы, не мольеровской. При том, что Михаил Краснов
«Ну, что после небольшого кнута можно и пряничка дать», - размышлял про себя Воскресенский, уже основательно увлёкшись текстом.
«Отдельно хотелось бы выделить Екатерину Прохорову, исполнившую роль строптивой служанки Дорины. Эмоциональный окрас каждой её реплики оказывал на зрителей безоговорочное действие - если ни смех, то аплодисменты; если не аплодисменты, то смех. Это тот самый случай, когда актёрская энергетика гармонично сосуществует с человеческим обаянием. И, конечно, этому симбиозу в рамках одной сцены становится тесно, и он прорывается в зал».
«Ну что, можно и завершать. Никого особо не обидел, высказал честное мнение. Имею я на него право? Конечно, имею. По крайней мере все поймут, что я не какой-нибудь там карманный критик, а журналист со своей позицией», - Воскресенский явно был доволен рецензией. Еще один глоток из фляги. Последний абзац.
«Анализировать какие-либо другие составляющие спектакля не вижу особого смысла. В оформлении сцены не наблюдалось никаких сложных решений - всё соответствовало эпохе “Тартюфа”. Режиссер также не стремится искать в классической комедии скрытые смыслы и не пытается явить зрителю “театр сложных метафор”. Алексей Романовский сделал всё как положено - пошёл по классическому пути, позволив мольеровской комедии остаться именно таковой. В этой истории нет ни малейшего намёка на пошлость, а только безграничное уважение к своему зрителю. Такой “правильный театр” – сегодня редкое явление, но радует, что в культуре XXI века оно ещё существует».
Арсений решил не откладывать публикацию рецензии в долгий ящик и, внимательно вычитав текст, разместил статью на сайте. Довольный результатом, Сеня переоделся в пижаму и нырнул под одеяло, даже не подозревая, что завтра начнётся в театральном Севастополе с его подачи. И, конечно, не только его.
Будильник прозвонил в 8 утра. Сеня нащупал телефон и, отключив раздражающий звук, повернулся на другой бок, провалившись в сон ещё на два часа. Когда открыл глаза и взглянул на часы, понял, что капитально проспал.
– Да твою ж мать!
– Воскресенский резко встал с кровати и хотел было в спешке начинать день, но понял, что сил совершенно нет и жутко раскалывается голова.
Сон всё ещё не хотел отпускать и Сеня уронил голову на подушку. Чтобы в очередной раз не заснуть, Арсений взял телефон и начал мониторить соцсети. И тут ему на глаза попался пост Аллы. Ильинская опубликовала Сенину рецензию на «Тартюфа» и подписала: ««Есть такая замечательная буква в русском алфавите! БЭ - бЭстактность!» У Воскресенского округлились глаза, сон как рукой сняло и даже голова стала меньше болеть. Под постом уже было порядка тридцати комментариев и люди продолжали писать. Сеня прочитал первый комментарий от какой-то барышни: «Совершенно недопустимо так нарочито сопоставлять спектакли из двух разных столетий. Другое дело, если бы его авторы указали, что сделали ностальгический ремейк на постановку Эфроса. А вообще, рецензия абсолютно непрофессиональная. Дилетантство в чистом виде. Откуда вообще вылез этот Арсений Воскресенский?»
Не отрываясь от экрана смартфона, Сеня встал с кровати и направился в ванну. Поставив телефон на подставку, он выдавил пасту на щётку, продолжая погружаться в дискуссию, развернувшуюся вокруг его рецензии. Некий Антон решил встать на защиту Арсения: «Не совсем понимаю, в чём суть претензии к автору. Человек высказал своё мнение. Я считаю, он имеет на это право. А то, что его мнение не совпадает с вашим, ещё не является признаком бестактности. Он так увидел и сформулировал свои мысли через ту параллель, которая возникла». Первая комментаторша на это ответила: «Он так увидел - это про художников и им это простительно. А человек - журналист серьёзного издания. Выражая своё мнение публично, он должен осознавать, что о его мнении люди тоже могут выразить своё мнение».
Полемика вокруг Сениной рецензии набирала обороты. К ней подключились тетатроведы, критики, журналисты, в общем все неравнодушные к театру. Было ощущение, что Алла собрала вокруг себя целый суд присяжных, которым предстояло решить - дать возможность Воскресенскому и дальше заниматься своим делом, или с позором выкинуть из профессии. Арсений очень ярко представил, как эта дискуссия театральных экспертов могла бы выглядеть в режиме оффлайн…
***
Все эти уважаемые дамы и господа сидели в просторном кабинете за круглым столом с недовольными и сосредоточенными лицами. Перед каждым лежала Сенина распечатанная рецензия. Они внимательно изучали текст и качали головой. Кто-то тяжело вздыхал, кто-то возмущенно округлял глаза, а некоторые читали статью со снисходительной улыбкой.
– Антоша, дорогой мой, - Алла серьезно посмотрела на собеседника, - ну ты же наверное в курсе, что есть разница между мнением и рецензией? Мнение может быть безответственным, а рецензия - ни при каких обстоятельствах.
– Алла, прости меня, конечно, но я что-то не вижу, чтобы он подписался «критик Латунский», - Антон взял лист и показал Алле.
– Антошечка, я не слепая, - Ильинская церемонно улыбнулась, - То, что я могу высказать тебе в своём кругу, я никогда, понимаешь, никогда не выскажу публично. Так просто не делается.
– Но я всё равно не могу понять, что тебе конкретно не нравится в это статье. То, что человек сравнил постановку театра с другим спектаклем? Алла, ну давай будем честными, так часто делается.
Ильинская нетерпеливо закатила глаза и уже хотела ответить, но в разговор вступила дама средних лет, поправив очки и устремив свои маленькие злые глазки на Антона.
– Простите, как вас?
– Нас Антон.
– мужчина направил внимательный, но не самый миролюбивый взгляд на собеседницу.
– Антон, ну, начну с того, что я профессиональный театральный критик, так, на секундочку, с 20-летним стажем, - дама уловила явный сарказм в голосе оппонента и пошла в наступление, - и, как вы понимаете, могу отличить рецензию от… набора предложений.
– критикесса взяла Сенин текст.
– Правильно было бы написать так: «В спектакле Алексея Романовского чувствуется парафраз с «Тартюфом» Эфроса по таким-то и таким-то критериям. Но спектакль Эфроса недосягаем, потому что и потому…». А так получается, что автор этой… просто какой-то пародии на театральную рецензию, честное слово, изначально пришел с мерилом. У него не возникли мысли о парафразе во время просмотра спектакля. Во всяком случае, так следует из текста. И, как тут ни крути, получается некорректно. И по отношению к театру, и по отношению к Эфросу, как ни странно. Вы согласны, коллеги?