Серая Слизь
Шрифт:
Ветер поднялся скоро, перед рассветом. Перед отменяющим весь предыдущий визуальный опыт инопланетным (привет Валериным контактерам) рассветом, подобного — и в самом отдаленном приближении — какому ни за что не представишь даже, не побывав здесь… Просто идешь, идешь, хрустишь, пыхтишь, в какой-то момент оборачиваешься — и на фоне безоблачной, ничем уже не стесняемой вширь темной, но зыбкой синевы видишь подспудно занимающиеся обморочно-розовым ребристые ледяные вершины Большого Кавказа, коим несть числа: ПОД СОБОЙ — ВСЕ!
Ветер поднялся — и уже не прекращался. Не ослабевал
Команда наша окончательно распалась уже на Скалах Пастухова. Латышская семейная пара из числа золотой молодежи, поехавшая сюда в свадебное путешествие по зову продвинутой моды, повернула назад даже еще раньше. Кто-то отстал. Кто-то ушел вперед (Райвис по кличке Терминатор — далеко вперед). С Илюхиной девицей сделалась истерика, и они тормознули на Скалах — выяснять отношения. Я пер без остановки по одной исключительно причине — чтоб не околеть от холода.
Больше всего мерзли руки и ноги. Гипоксия (несмотря на всю аклимуху): башка трещит, тошнит, дыхания не хватает. Впереди — часы и часы (семь часов двадцать минут понадобилось в итоге лично мне) по все увеличивающему крутизну склону…
Тут уже не ждешь своих. Тут не пытаешься никого опередить. Тут если доходишь — то только в собственном индивидуальном темпе. Который если поймал — думаешь лишь о том, чтоб с него не сбиться. Смех смехом, но я по сто раз, как считалку, повторял про себя из “Брата-2”: я-узнал-что-у-меня-есть-огромная-семья… и-тропинка-и-лесок… вдох-выдох… в-поле-каждый-колосок…
Язык на плече, глаза на лбу. Хэкаешь, как собака. Мокрый как мышь — от пота. Промежутки между остановками для того, чтоб отдышаться, вися на палках, уменьшаются в обратной пропорции к возрастающей длительности этих остановок.
Хха-хха-хха… Пош-шел!…Речка-небо-голубое…
Небо без единого облака при полыхающем солнце — вовсе не голубое: то ли в глазах темнеет от усталости, то ли космос близко.
Это-родина-моя… Всех-люблю-на-свете-я…
Я обогнал Зигиса. Обогнал Яниса с Солвейгой. Где-то впереди были Райвис и Артур — я их не видел. Не видел никого из наших. Но чувство полной отдельности возникло еще гораздо раньше.
Не потому, что никого не было вокруг: в поле зрения — и впереди, и сзади — постоянно виднелось как минимум по одному человеку (если даже Эверест ломанувшиеся на него туристы уже успели загадить до получения им прозвища “самой высокогорной помойки в мире”, что говорить про столпотворение “в сезон” на Эльбрусе — в тот же день, что и мы, на Западную вершину взошло десятка три пиплов), да и идешь по протоптанному следу (можешь даже к вешкам не приглядываться), по обе стороны от которого то и дело обнаруживаются потеки мочи и рвоты (гипоксия!)… А потому что результат тут все равно ни от кого, кроме тебя, не зависит.
…Артура я догнал на седловине (остов то ли недостроенного, то ли разрушенного деревянного сооружения, обтерханный русский мужичок радостно тычет в упакованного в дорогущий альпинистский
Дальше мы шли вдвоем с Арчи. Стало круче — в прямом смысле: сильно увеличилась градусность склона, и довольно стремно: пришлось сложить палки и отвязать ледорубы.
Мы были в нескольких десятках метров от Западной, более высокой вершины, когда рухнул туман. В течение пары секунд. Абсолютно глухой. Молоко. Вешек не видно. Только следы — и только в паре метров максимум.
Валера не зря пугал нас: Эльбрус — гора простая для восхождения (по крайней мере, классический южный маршрут, которым шли мы, в советско-российской альпинистской классификации имеет категорию всего 2а, и то не столько за счет технической сложности — здесь не требуется лазанье и даже веревки необязательны, — сколько за счет длительности подъема), но крайне коварная, с постоянно и внезапно меняющейся погодой.
Про лошков-новичков, пренебрегших его, Валериными, предупреждениями насчет местных метеосюрпризов, понадеявшихся на дорогой экип, заплутавших во внезапном тумане, поголовно померзших насмерть и провалившихся в трещины, инопланетянов собеседник мог распространяться часами. Но уже в Адыл-Су сразу из нескольких источников мы слышали, что в тот же день, десятого июля, погиб — в трещине — парень из Сочи и пропал (к моменту нашего отъезда не был найден) один чех. Ежегодно же на Эльбрусе загибается в среднем два десятка человек.
Сам Зигис подтвердил: идти тогда в тумане в одиночку было, строго говоря, нельзя. Арчи повернул. Он оказался в числе четырех — из двенадцати — наших, кто так и не взял Эльбруса.
(Вечером я сам поднял термокружку с прохладненским марочным за поступившихся понтами ради доводов разума — и в этом тосте даже была немалая доля правды. Но искренности в нем — не было…)
Я попер вперед. Вслепую практически. Минут через десять я увидел камень с пришпиленными к нему флажками-вымпелами и понял, что выше — уже некуда.
Еще минут через пять туман распался: не больше чем минуты на полторы, но — полностью.
Я стоял здесь и видел ВСЕ ЭТО. Один.
Я прыгал и орал. Просто орал. Без слов. В лучшем случае — матом. Плохо помню. И кидал “факи” на все стороны света. Никогда больше в жизни меня так не перло. И никогда больше не пропрет.
…Потом они, конечно, все подтянулись. Едва начав спуск, я наткнулся на Яниса с Солвейгой — и с ними забрался обратно, по второму разу, и Янка достал видеокамеру: но кругом давно снова было молоко. Народу прибывало, болботали на разных языках и уже чуть не толкались. Объявился давешний монголоид — с четырьмя присными (монголоидами же) и с английскими воплями “Game is over!” развернул южнокорейский флаг. Рядом с тремя минутами раньше развернутым чешским…