Серая Слизь
Шрифт:
— …Kristi? — Айвар, как наперстки, передвигает по столешнице две опустошенные пивные ноль пять. — Protams, ka zinu. Ko tev no tas palaidnes vajag? Aaa… Nu nu… Ne, vinёas numurinёa man nav. Pajauta vinё as deju partneriљiem… Ka saucas ta studija? Liekas, ka “Dekadence”… Blakus Pionieru Pilij — nu tur, kur musu prezidente seћ. Pils iela… Numuru neatceros, bet ekas apakљeja stava ir kaut kada galerija… Sakas ar “N”. [7]
“N” (и впрямь висит такая отдельно взятая буква над подъездом) — это Nelija, арт-галерея, располагающаяся на первом
7
Ну, знаю, конечно. А чего тебе от этой хулиганки надо?… А-а-а. Ну-ну… Не, номера нету… Ну, поищи у этих ее… плясунов… Как это называется… cтудия “Декаданс”, что ли?… Рядом с Дворцом пионеров… Замком, в смысле, президентским. На Пилс… Номера не помню, но там внизу галерея какая-то… На “Н” что-то такое… (латыш.)
Арт начинается сразу за входными дверьми: пересекая порог, оказываешься в перекрестье взглядов а-ля-канонических мадонны с грудничком с картины маслом (сопровождаемой нечестной табличкой “Чудотворная икона Тихвинской Божией Матери”), хитро-пьяноватого Петра Первого над внутренней дверью и лысого московского мэра с гордой фотографии (великие в наших пенатах). За Петром — лестница вверх, на площадках окна с аляповатыми псевдосредневековыми витражами, парадоксально гармонирующими с соцреалистическими полотнами по стенам (портовая индустрия, белые корабли). Благообразно-умудренный брадатый муж — по надписи судя, художник Мисюрев, благость и мудрость вполне объяснимы: портрет — авто…
К третьему этажу изобразительное искусство иссякает, начинаются офисы. Я топаю на пятый — согласно добытым Джефом у подчиненных-“культурщиков” по моей телефонной просьбе сведениям, актерско-танцевальная студия помещается под крышей, причем как-то хитро туда надо идти… через четвертый по коридору, так, кажется…
До четвертого цивилизация не добралась — ломлюсь бесконечным, извилистым, пустым абсолютно коридором: дырявый клетчатый линолеум, опадающая со стен штукатурка, незапертые двери в беспросветные неведомые комнаты. Висят провода. Сворачиваю, сворачиваю… Стремные места. Тупичок между тремя дверьми: на одной реликтовая металлическая табличка с давным-давно запрещенной кириллицей — “Служебное помещение”, на второй — грязный бумажный лист с надписью фломастером “Juristi”, за отсутствующей третьей — сортир. Пока я на манер витязя на распутье выбираю из предложенных вариантов, звонит мобила. Лера.
— Привет, — и ее голос мне тоже не нравится. — Можешь сейчас говорить?
— У тебя срочное что-то?
— Я про этого твоего лейтенанта узнала…
— Ну?
— Дэн… Тут… точно странная история… Ни из какого он не из райотдела, этот Кудиновс… Я когда выяснила, что он в Золике не числится, подумала — может, он из Первого, из “убойного”… Такое, строго говоря, маловероятно, но возможно… Так он и не из “убойного”. Он из конторы Богданова. Из Управления по борьбе с оргпреступностью… Вообще-то богдановцы — они убийствами не занимаются обычно, не то что самоубийствами… Ну только если кого-то сильно крутого завалили… Они, знаешь, такие ребята все из себя элитные, зажравшиеся… Ходят, коньяк пьют, рассказывают похабные анекдоты — и иногда работают… У них профиль вообще-то — преступные группировки, наркотранзит… А если по трупу — то… ну, говорю — или шишку какую замочили, и чтобы явно заказ… или подозрение на серию… причем не просто серию, а… или кто-то непростой в числе жертв оказался…
Прислоняюсь к стене, пялюсь на растрескавшийся голубоватый сортирный кафель.
— Дэн?…
— Да-да…
— И еще такая штука… У Богданова в Управлении лейтенант вообще птица редкая… У него капитаны в основном, майоры… То есть этот Кудиновс, по идее, там на десятых ролях. Но я поспрошала… Про него всякое поговаривают… Ну, в общем, очень не исключено, что он постукивает — либо “безопасникам”, либо в Службу Защиты Сатверсме…
…Так и стою с телефоном в руке. Какая-то расслабуха напала совершеннейшая, как после обкура гашем… Мать вашу… Что, мать вашу, происходит?! Кто-нибудь, блядь, объяснит мне?…
За забрызганным дождем окном сортира просматривается двор-колодец, серые, потемневшие от воды брандмауэры.
(Какого дьявола богдановское Управление ведет дело о смерти Сашки? Как это может быть связано с Яценко, с “Ковчегом”? “…Подозрение на серию… Причем не просто серию…”
Кто этот долбаный Кудиновс? И чего, чего, чего на хрен ему надо от меня?! “…Очень не исключено, что он постукивает…” Полиция безопасности. Служба Защиты Конституции… Это ж вообще гэбуха…
Но ведь и правда же нет, не может у них быть ничего против меня! Я же, мать вашу, действительно ни при чем!
Ссышь, да?… Ссы-ышь…
И какое отношение ко всему имеет этот… в куртке?
Да п-пошли вы все!)
Бью ногой в стену — валится штукатурка.
Вы сами хотели тотальной войны…
А, ну да, еще одна дверь. Ага, лестница. Совсем уже узенькая и крутенькая. Еще наверх.
С промежуточной между этажами площадки — запертый выход на балкончик с ржавыми перилами, на котором, занимая всю его невеликую площадь, обосновалось вполне приличных размеров дикорастущее деревце. Крутые черепичные скаты. Соседнее здание в строительных лесах.
Ну вот, это здесь, надо полагать… На площадке последнего этажа — импровизированная курилка. Разнопородные стулья по периметру, в роли пепельниц — консервные банки. Одинокий страшно худой паренек в черном свитере и с черным же встрепанным хайром сосредоточенно, самоуглубленно даже добивает цигарку. Огибаю его, оборачиваюсь — пацанчик давит бычок и внезапно, без раскачки — на теснейшем пятачке — делает сальто вперед… на месте, вернее — приземляясь в собственные условные следы.
Тоже нормально.
…Оказывается, она не “Декаданс”, а “ДК Dance” — “студия пластического танца”: бумажный плакатик прикноплен к двери. Предбанник — натурально предбанник: вполне саунного вида комнатка, обшитая светлым шпоном, мутноватое зеркало в рост, железные ящички-ячейки с торчащими ключиками, шмотки какие-то грудой — выпростана штанина с кружевными оборками и стоят отдельно белые плетеные “лодочки”… За бисерной занавесочкой деятельно, взасос, целуются: девка у парня на коленях. При моем появлении он панически мычит, девица, оглянувшись, тут же соскакивает с него.
Следующая комната: стол, шкафы — никого. Дальше — зальчик. Какая-то легкоодетая молодежь. Тонкогубая тетка без возраста, с выправкой отставной балерины, прямая, засушенно-легкая, в обтягивающем трико.
— Простите… — окликаю тетку.
— Да?
— Я… Извините, я ищу Кристи…
Боковым зрением улавливая нечто, рефлекторно поворачиваю голову — влево…
В еще одном смежном помещеньице (дверь полуоткрыта) стоит — боком к проему — кто-то высокий, в синем.
— …Кого?
Оглядываюсь на “балерину”. За ее спиной — те самые молодые люди, некоторые смотрят в нашу сторону. Одна очень коротко стриженная девушка, вроде, даже мне знакома… Я опять кошусь влево.