Сердца тьмы

Вилчер Кэтрин

— Я сыграю в любую игру, в которую ты захочешь, Данте, — выдыхает она, ее зрачки расширяются от вожделения. — И я буду любить каждую грязную, пошлую минуту этого.

И мои губы, и мой член дергаются одновременно.

— Тогда я с нетерпением жду момента, когда смогу назначить тебе наказание.

Ив улыбается мне, и я чувствую, как таю и скольжу, как лавина, вниз, в неизвестном направлении. Теперь мой член упирается в молнию джинсов. Я ничего так не хочу, как скользнуть в нее и трахнуть жестко во второй раз за сегодня. Вместо этого я снова веду борьбу между

своим голодом и своей совестью. Если бы я действительно заботился о ней, я бы позволил ей вернуться в Америку и никогда не возобновлял бы контакты, но я слишком эгоистичный человек, чтобы пойти на такую жертву.

Я отпускаю ее подбородок и провожу пальцем по гладкой щеке. Такая нежная и невинная…

«Моя», — яростно думаю я.

— Как бы я ни аплодировал этой вновь обретенной жажде к жизни, Ив, мне нужно, чтобы ты держалась подальше от неприятностей. Носи мой нож у своего сердца. Ты будешь находиться под наблюдением круглосуточно. Если Эмилио хотя бы вздохнет в твою сторону…

— Полагаю, тогда это означает, что никаких свиданий, — ее улыбка становится шире, и я решаю что придать больше блеска ее глазам станет моей жизненной миссией.

— Нет, если только ты не хочешь, чтобы их смерть была на твоей совести.

Мгновение мы смотрим друг на друга, застыв во времени. Наши лица всего в нескольких сантиметрах друг от друга, когда я запоминаю каждую ямочку и изгиб. Я борюсь со всеми своими инстинктами, чтобы отпустить ее. Могут пройти месяцы, годы, прежде чем мы снова увидимся, но не будет и секунды, когда я не буду думать о ней; молча поклоняться ей издалека; трахать ее снова и снова в своих снах.

Я должен оставить ее. Мне нужно делать то, что я обязан делать, сколько бы времени это ни заняло. Мне нужно снова обезопасить ее, я многим обязан ее семье.

Громко выдыхая, я наклоняюсь и оставляю последнюю дорожку поцелуев от одного уголка ее рта до другого, а затем заставляю себя отстраниться. Но когда делаю это, чувствую опустошение от горя. Без нее я буду жалкой оболочкой человека. Ив Миллер, со всем своим ангельским светом и силой, ушла и заявила свои права на то, что осталось от почерневшего пепла моего сердца.

Я выпрямляюсь и быстро иду к выходу, мои эмоции находятся в состоянии буйного потока. Прежде чем сойти с борта, я не могу не оглянуться на нее в последний раз. Моя решимость почти рушится, когда я вижу, как моя собственная боль отражается на ее идеальном лице. Это зрелище одновременно убивает и излечивает меня. Я сделал это. Я взял ее, заставил желать меня, и теперь я освобождаю ее.

Именно это решение будет мучить меня в течение долгих, одиноких месяцев впереди.

Глава 25

Ив

— О боже, я не могу, я не могу этого сделать. Снимите меня с этого пони, это все равно что оседлать гору! — я бросаю поводья и прикрываю глаза ладонью.

Анна смеется и успокаивающе похлопывает меня по бедру.

— Да ладно тебе, он же карлик. Я обещаю, что не отпущу его, пока ты не скажешь, что все в порядке

— Я тебе не верю. Ты умирала от

желания увидеть, как я приземляюсь на задницу, еще с детского сада.

Подруга снова смеется.

— Ну, я бы не сказала, что это совсем так… Так приятно видеть тебя снова в седле, Иви, — тихо добавляет она.

Ее голос приобрел тот хрипловатый, ласковый тон, который говорит мне, что она скучала по старой Ив так же сильно, как и я за последние пять лет.

Приятно вернуться.

Я опускаю взгляд на свою другую руку, ту, которой сжимаю прядь жестких черных волос, принадлежащих толстому пони по имени Руфус.

— Не волнуйтесь так сильно, сеньорита, — кричит Мануэль с другой стороны забора. — Этот пони слишком медленный… Возможно, это вовсе черепаха!

Здорово. Даже он смеется надо мной.

— Мануэль, ты совсем не помогаешь, — хихикаю я, теряя самообладание, когда пони топает ногой и сердито машет хвостом, спасаясь от мух, роящихся вокруг его бока.

Снова взяв в руки поводья, я делаю успокаивающий вдох и переношу свой вес на пятки, прижимая их как можно плотнее к животу Руфуса. Он самый старый и надежный пони-спасатель в приюте для животных, где работает Анна, так почему же мне кажется, что у меня между ног «Порше»? И все же, я делаю это; я иду на риск. Я снова учусь принимать жизнь.

Прошло шесть недель с тех пор, как я вернулась в Америку. Шесть недель с тех пор, как меня высадили на взлетно-посадочной полосе Представительского аэропорта Майами-Опа Лока лишь в испачканной белой одежде; это в два раза больше времени, чем я провела в качестве его любовницы. Шесть долгих, мучительных недель без контакта, нескольких внутренних побед и сокрушительных поражений, невыносимого одиночества и лихорадочной тоски, а также обмана в масштабах, на которые я никогда не думала, что способна.

В очередной раз я сквозь зубы врала властям, рисуя портрет Данте Сантьяго со всеми противоречивыми описаниями, какие только могла придумать. Своей изобретательностью я шокировала саму себя. Не имея никаких зацепок относительно того, где меня держали, и никаких внешних признаков изнасилования или жестокого обращения, они уже начинают уставать от моего дела. Я дома, я в безопасности, я не травмирована внешне. Что еще более важно, я показываю им готовность оставить весь этот эпизод позади и продолжать жить своей жизнью, и они, похоже, готовы согласиться на мою просьбу позволить мне это сделать.

Как будто я могла так легко стереть его из своей памяти.

Он мужчина, который наполнил мою жизнь всеми красками и эмоциями. Он — моя первая мысль наяву и последний безупречный образ в моей голове, когда я закрываю глаза ночью. Он врывается в мои сны, преследует меня в кошмарах. В первых лучах рассвета, клянусь, я могу чувствовать, как его сильные руки обнимают меня, его насыщенный аромат успокаивает мое одиночество. Я просыпаюсь от настолько сексуальных и интенсивных снов, что трепещу часами, прежде чем нахожу свое собственное освобождение. Его имя — единственное, которое я выкрикиваю, когда мои пальцы, наконец, отправляют меня в пустоту.