Сердце и Думка
Шрифт:
— Куда изволите идти?..
— Прогуливаюсь… В полицию… До свидания, до свидания, до свидания!
— До свидания!
— Что за шум у ворот? посмотри! — сказала Наталья Ильинишна человеку, который дремал в передней.
— Сейчас-с! — отвечал он, протирая глаза; вышел, посмотрел кругом, воротился и донес:
Никого нет-с!..
Возвратись окольной дорогой домой, Поэт присел к столику, думал и писал:
Я был уже на шаг от чудного эдема, Где— Нет!..
Благоуханная в нем лилия цветет! Я думал: вот, сорву!.. Как вдруг завистник-демон В священные врата загородил мне вход! Я отступил от них с отчаяньем и грустью: Увы! Напрасен был души моей порыв! Так иногда челнок, приплывший уже к устью, От моря отразит нахлынувший прилив!..— Чудо! — вскричал Поэт, бросив перо,—
Так иногда челнок, приплывший к устью…— Правда, это очень хорошо! — пробурчал Нелегкий, который, проносясь мимо окна, был завлечен частым упоминанием демона и присел подле Поэта прослушать его стихи. — Правда, это хорошо, только тут не разберешь: челнок ли отразил нахлынувший прилив, или нахлынувший прилив отразил челнок!
— Вот прекрасно! — отвечал Поэт на эту мысль, — кто имеет в голове логику, здравый смысл, тот поймет, что челнок не может отразить прилива и, следовательно, здесь челнок отражен приливом.
— Вот теперь я знаю, почему стихи могут обходиться без здравого смысла: здравый смысл должен быть не в стихах, а в голове читающего и слушающего стихи, — думал Нелегкий, отправляясь в путь. — Однако ж это клевета поэтическая, что будто бы демон заграждает путь в эдем! Демон ни часовой, ни сторож, ни бутошник: он благородная особа, имеет право ездить четверней… не только что четверней — цугом!.. имеет вход в лучшие дома, и не только что в лучшие — в самые лучшие, в бесподобные!.. Он может… да мало ли что он может!.. Только не может быть поэтом… потому что… хм! и не придумаешь почему; а не может!..
Между тем как Поэт думал и писал стихи после неприятного столкновения у ворот, прочие соперники, возвратясь домой, повторяли: черт знает что за встреча!..
— И очень знает, то ли еще будет! — повторял и Нелегкий, навещая своих избранных.
Потом все они стали думать; но мысли их были так мутны, что в них только неводом можно было ловить слова.
В понедельник были будни, во вторник также будни, в середу был праздник. Около семи часов вечера Судья принарядился, закрутил над лысиной волоса узелком, молча вышел из дома; пошел было из ворот налево; но вдруг своротил направо, через улицу и — прямо на двор к Роману Матвеевичу.
— Дома?
— Дома-с!
Человек побежал вперед, двери в гостиную отворились, Судья подошел к дверям и смутился. «Верно, званый вечер! — подумал он. — Вот попал!»
В гостиной раздавалось: «Покорно прошу, садитесь, господа! прошу без церемоний!»
Роман Матвеевич и Наталья Ильинишна усаживали Поручика, Прапорщика и Поэта, которые один вслед за другим пожаловали к ним в гости.
— А! вот и почтеннейший наш Судья! — вскричал хозяин, встречая нового гостя.
Едва присел Судья, откашлялся и хотел сказать приветствие Наталье Ильинишне, вдруг человек вбежал:
— Господин Полковник!
— Проси, проси!.. Господин Полковник! сердечно рады!..
— Очень рады, что и вы удостоили нас своим посещением! — прибавила Наталья Ильинишна, прося его садиться подле нее, на креслы.
Поручик и Прапорщик встали, схватились за шляпы, которые взял у них из рук Роман Матвеевич, пробирались и к шпагам, которые стояли уже в углу; а Полковник присел уже, посмотрев на них искоса…
— Я… — сказал он, обращаясь к Наталье Ильинишне… Вдруг дверь отворилась.
— Господин Городничий! — доложил слуга.
— Аа, вот и начальник города! Милости просим!
— Пора бы, пора! — прибавила Наталья Ильинишна. Кресла задвигались; Городничий садился, немного смущенный мыслию, что приехал без зову на званый вечер.
— Господа, прошу оставить ваши вооружения! — сказал Роман Матвеевич Поручику и Прапорщику, — мы и господина Полковника обезоружим.
— Погода очень благоприятная, — начал Полковник. Действительно прооогуул… — сказал Городничий…
— Господин Маиор! — доложил слуга.
Двери отворились снова; вошел Маиор и оробел.
Опять усаживанье: «Кладите шляпу, оденьте шпагу!..»
— Вот люблю, господа, — начал Роман Матвеевич, — давно бы, давно сговориться посетить нас…
— Проси сюда Зою Романовну разлить нам чай! — крикнула Наталья Ильинишна.
Смущенные гости вместо ответа на слова Романа Матвеевича поклонились.
— Служба… — сказал Полковник.
— Я… — произнес Судья.
— Должно сказать… — выговорил Городничий. Вдруг из противных дверей вышла Зоя.
Все вскочили с мест.
Зоя, не воображая видеть во всех этих господах претендентов на ее руку и сердце, очень равнодушно окинула всех одним взглядом и села на диване подле матери.
Внесли семейный самовар, поднос с чашками, корзинку с хлебом.
Роман Матвеевич стал усаживать гостей вокруг стола.
— Наташа, — сказал он, — мы не отпустим гостей без ужина.
— Разумеется, — подтвердила Наталья Ильинишна, выходя для распоряжений.
— А между тем можно пульку в бостон, по небольшой… не правда ли?..
И Роман Матвеевич вышел. Зоя молча разливает чай, — и гости-женихи сидят молча, устремив на нее взоры.
Но как будто кто-нибудь вдруг шепнул каждому на ухо: стыдно молчать! ну! раз, два, три!..
— Зо… Зо… Зо… Зо… Зо…
— Вот здесь, на два стола!.. — раздался звонкий голос Романа Матвеевича в дверях.
— …я, — договорили в один голос все женихи и — умолкли; потому что Зоя, услышав со всех сторон зо, зо, зо, зо, — с удивлением окинула всех быстрым взором и, улыбнувшись, сказала: