Сердце на двоих. Истинная друга

Жнец Анна

На лице стянувшей кожу коркой запеклась кровь. Пытаясь заставить Арквэна подчиниться, отец сломал ему нос. Дышать принц мог только ртом. Под глазами уже наливались фиолетовые отеки.

Надо было спуститься в подземелье и освободить Сверра. Надо было умыться и привести себя в порядок. Выйти во двор — встретить вернувшихся в город изгнанников. Надо было.

Арквэн тяжело осел на голые паркетные доски и спрятал в ладонях разбитое лицо.

Незаметно проходили часы. Время утонуло в душевных страданиях. С улицы до Арквэна доносились

голоса. Кто-то плакал. Кто-то смеялся от счастья. За стеной слышались шаги. Где-то в дворцовых коридорах хлопали двери. Город, опустевший минувшим вечером, снова наполнился жизнью. Но себя заставить влиться в эту жизнь, в эту радостную суматоху принц не мог.

Наконец и в его комнату открылась дверь. Порывом воздуха разметало по доскам пола остывший прах. Кто-то нашел спальню, где прятался Арквэн, — это было неизбежно.

Он не хотел никого видеть. Не хотел ни с кем говорить. Но шаги звучали все ближе, старое дерево скрипело под чужими ногами, и принц со вздохом поднял голову.

Солнечный свет, проникая сквозь окна, играл в рыжих кудряшках.

— Ты…

Со стоном принц подался вперед, встал на колени и зарылся окровавленным лицом в живот Ондины. Ее нежные пальцы легли на его спутанные, потемневшие от грязи волосы.

— …вернулась.

— Конечно, мое место здесь, со своим народом.

— И это все еще ты? Та, кого я знаю?

— И это по-прежнему я, — тихо отозвалась Ондина. — Неуклюжая человечка, что выплеснула чай на светлые брюки наследного принца.

Короткий смешок сорвался с лопнувших губ, и сломанный нос отозвался резкой вспышкой боли. Арквэн поморщился. Отстранившись, Ондина тронула его подбородок и заставила поднять голову.

Стоя на коленях, Арквэн смотрел на любимую снизу вверх.

— Больно? — палец Вороны невесомо скользнул по его повреждениям.

— Больно, — шепнул он о ранах в своей душе.

— Пройдет. Всё пройдет.

Ласковые ладони источали тепло. Их прикосновения исцеляли. Боль уходила, и воздух тонкой струйкой начинал просачиваться сквозь отекшие ткани разбитого носа. Наконец-то Арквэн смог нормально дышать.

Не вставая с пола, он обнимал Ондину за талию и боялся ее отпустить, боялся, что она уйдет, что бросит его одного в этой новой, изменившейся реальности, в которой он чувствовал себя потерянным, несчастным ребенком. Маленьким мальчиком, которого предал отец.

— Он тебя любил. Как мог. И твою мать. Как умел. Но любовь демона — эгоистичная любовь. Прости его. И себя.

— Это не любовь. А ты? Любишь? — солнечный свет сделал голубые глаза принца почти прозрачными. — Ты моя истинная пара. Не только Сверра.

Арквэн напрягся, больше всего на свете страшась, что Ондина выберет соперника.

— И твоя тоже, — согласилась Красная ворона.

* * *

Корка крови все еще стягивала его кожу, но лицо под ней было целым. Арквэн решил сначала выпустить из темницы друга, а уже потом заняться своим внешним видом.

Вместе с Ондиной они шли по коридорам

дворца, и ее тонкая, хрупкая ладонь была в его руке. Ни на секунду Арквэн не отпускал от себя избранницу, и, к его огромной радости и не менее огромному облегчению, та не сопротивлялась.

— Что нам делать? — спросил он на лестнице в подземелье. Все факелы на стенах за ночь потухли, но перед Красной вороной по воздуху плыл наколдованный огонек, бросавший на ступени золотистые блики. — Я не хочу, чтобы Сверр страдал, и сам не желаю мучиться от одиночества. Но ты одна, а нас двое.

— И ты готов делиться? — искоса посмотрела на него Ондина.

И все-таки после смерти и воскрешения она изменилась. Исчезла неуверенная в себе человечка. В каждом жесте Ондины, в каждом ее взгляде теперь читались гордость и спокойное достоинство. Сложно оставаться прежней робкой девчонкой, когда за плечами тысячелетний опыт богини. Сверр вернул ей воспоминания. О жизни на священной горе Калькат. О прошлых воплощениях на земле. И перед Арквэном предстала мудрая зрелая женщина с юным лицом.

Да, Ондина изменилась, но что-то очень важное осталось в ней прежним. Доброта и мягкость, свет души и большое любящее сердце. Их сумасбродная скромница-служанка просто повзрослела.

— Делиться, — задумчиво прошептал Арквэн.

Делить одну женщину на двоих.

Эльфийская мораль корчилась в агонии от таких непристойных мыслей, но строить из себя собственника в их ситуации было непозволительной роскошью. И эгоизмом.

После всех страданий, выпавших на его долю, Сверр заслуживал счастья, и от своего счастья Арквэн отказываться не желал, а значит, придется усмирить ревность, тем более он чувствовал вину перед другом.

Винтовая лестница закончилась у железной решетки с толстыми прутьями. За ней начинался прямой узкий коридор, по левую сторону которого находились камеры.

— Сверр, — окликнул Арквэн мужчину, скорчившегося на полу под грязной ветошью.

Узник шевельнулся, но не ответил, только выше натянул на плечо рваную тряпку.

— Сверр, — нежно позвала генерала Ондина, и волк резко сел, отбросив свое худое одеяло в сторону.

«Он ведь не знает, что она выжила», — понял Арквэн.

— Я умер? — Сверр, не моргая, смотрел на женщину за решеткой, и его синие глаза наполнялись слезами. — Умер? Какое счастье.

На коленях он подполз к железным прутьям и просунул между ними руку с воспаленными, израненными костяшками. Слезы чертили на его грязных щеках светлые дорожки, путались в густой, отросшей бороде.

— Только не исчезай, ладно? — сдавленно шептал Сверр своему прекрасному видению. — Прости меня, Ондина, прости, я не хотел тебя убивать. Это все демон внутри меня. Все проклятый демон. — Дрожащими пальцами он цеплялся за юбку Красной вороны и плакал.

— Это был не демон. Ты не умер. Я жива. И все теперь будет хорошо, — наклонившись, Ондина через решетку взяла его небритое лицо в ладони.