Сердце в виде часовой пружины. Игры богов
Шрифт:
Я смотрел на друзей, сидя в кресле и приспустив галстук, и улыбался, отвечая односложно на вопросы, смысл которых едва понимал. Я был с ними и, одновременно, пребывал в себе. Глубоко в себе. И, чёрт возьми, мне было хорошо.
Было уже заполночь, когда такси довезло меня до дома. Кажется, я отдал ему больше чем нужно, к тому же едва не забыл в такси пакеты, где лежали подарки и несколько конвертов с деньгами.
Опять моросило. Хлопнув дверью, я нетвердым шагом направился к калитке. Затем открыл дверь и вошёл в дом. Сбросив ботинки и повесив куртку, я пошёл наверх.
Не раздевшись, я плюхнулся
Я не знаю сколько времени я спал, но спал я очень крепко. Мне было жарко. Только что прошедшая вечеринка мелькала перед глазами. Лица. Вспышки камер. Дина. Динка, я дурак. Если бы я знал, что ты чувствовала ко мне тогда, много лет назад… то возможно, у нас тобой была бы крепкая семья… Затем, спустя некоторое время, мой сон изменился. Жар сменился прохладой. Меня словно окунули в студёную реку. Я снова увидел тот коридор, который предшествовал каждому из моих повторяющихся снов, и по которому мне нужно было идти и открывать дверь. Я снова слышал карканье ворона. Зачем, почему опять? Моё сердце билось. Я чувствовал, что опять увижу то, что видел раньше: дорогу, трассу и свою смерть.
Но я ошибся. На сей раз это была другая удивительная, ни на что не похожая история.
РАЗОБЛАЧИТЕЛЬ
"Ночью мне снился сон, будто я роняю монету в храме Януса. Она падает из моих рук и летит долго. Очень долго. Затем ударяется о каменный пол. Отскакивает. Прыгает. Вертится. Наконец замирает на месте. И долгое эхо от её звона разносится вокруг…
Декабрь. Воробьи вились у пожухлого виноградника, когда я вышел из триклиния.
К моей супруге приехала погостить сестра. После завтрака Септимия взяла в руки арфу. Она хорошо играла и пела.
Два моих сына очень разные. Мецию восемь и он тяготеет к военному делу. Я направил его в военный лагерь в Умбрии к кузену. За скромную плату тот учит детей азам фехтования и выживания в суровых условиях. Квинту десять и он склонен к изящным искусствам. Его я отдал на воспитание греку Поликарпу.
Меня зовут Луций Ветурий Капитул. Я – старший советник тайной службы префекта.
Накануне префект собрал нас и сказал следующее: "завтра праздник Сатурналий. Люди будут веселы и беззаботны. Многие из них будут особенно податливы клевете и слухам. У пунов много денег, повсюду рыщут их агенты и распространяют лживые слухи, дабы вызвать недовольство и посеять смуту. Этим они хотят сделать нас слабее и мы должны пресечь это. На праздник в город приедет много чужеземцев. Среди них есть шпионы и подстрекатели. Ваша задача обнаружить и разоблачить их. Соблюдайте осторожность. Да хранят вас боги".
Каждый из нас неплохо дополнял друг друга. Сам я обладал неплохой интуицией. Марциан был склонен к аналитике. Атилий – человек решительный действий, Геллий – необычных решений. Каллист – отменный исполнитель, а Непот имел природную хитрость. Так, подобно многоголовой змее, тайная служба наводила страх на врагов республики.
Я надел белую тунику, а на талию кожаный пояс. На поясе с одной стороны у меня висела небольшая сумка, с другой –
Сегодня был праздник. Стар и млад высыпали на улицы города. Весь этот галдящий людской поток двигался как пёстрая река. Из таверн шёл дым пряный дым, пахло гарумом и мятой. Жрецы Сатурна в голубых мантиях громко выкрикивали фразы из молитвенных гимнов." Ио, Сатурналиа!" ревел хор в ответ.
На форуме факиры из Антиохии пускали пламя изо рта. Заклинатели из Египта ворожили взглядом змей. Акробаты-иберийцы выполняли пируэты, а мимы изображали сценки из жизни простолюдинов. И торговцы, торговцы, торговцы. Они отовсюду. От Персии до Геркулесовых Столбов.
Проходя мимо шумных торговых рядов, я увидел надпись:
Ахаб-Цоаф. Еда, Меняльная Лавка и Займы
Я и раньше захаживал сюда и кое-кто знал меня. Но сегодня я не хотел быть узнанным.
Я надвинул капюшон на голову и вошёл внутрь.
Стройная рабыня, нубийка, принесла мне кувшин с вином, сыр, хлеб и чашку со свежими маслинами. Впереди меня был виден прилавок сделанный из кедра, украшенный бронзовой инкрустацией. За ним я заметил дородную женщину с массивными браслетами на запястьях и глазами обильно подведёнными на восточный манер. Она стояла вполоборота ко мне и перекладывала свитки, лежавшие в квадратных ячейках, аккуратно вырезанных в стене. Недалеко от неё сидела группа из пяти-шести мужчин, среди которых выделялся тучный человек с чёрными как смоль волосами и короткой бородой. Одет он был так же, как и женщина на восточный лад. Руки его украшали перстни. На низком столике был виден кувшин с вином, а также мёд, маслины и баранья лопатка. Он макал маслины в мёд и аппетитно жевал, сплевывая косточки. По обе стороны вокруг от него сидели мужчины, трое из которых были явно местными и набивались ему в параситы. "Параситами" греки называют подхалимов – и это словечко прижилось у нас.
Вся компания была уже изрядно пьяна.
Первое правило парасита – лесть, и чем больше, тем лучше.
– Да благословят тебя боги за твою щедрость, хозяин, – произнес один из них, неказистый горожанин средних лет, поднимая чашу. – Когда я был в клиентах у Клавдия Ульма, он был щедр со мной. Но ты превзошёл его, Ахаб. Ты достиг всего своим трудом. Ни долгие путешествия, ни тяжбы не умалили твоей милости и терпения. Да воздаст тебе Меркурий,– провозгласил он, поднял чашу и опорожнил до дна.
Хозяин сплюнул косточки и облизал пальцы. Лицо его приняло горделивый вид.
– Да-да, – поддакнул он, польщённый. – Я много путешествовал. Где я только не бывал. Я был даже в Карфагене и многое знаю потому, что я видел это своими глазами, в отличие… – он оглянулся по сторонам, – от всех этих лжецов.
Он сделал знак ладонью и заговорщически подмигнул, приглашая друзей наклониться к нему. Те послушно вытянули шеи. Он заговорил тихо:
– Знали бы вы какие порядки в Карфагене. Власти там не взимают мзды. Наказание за мздоимство карается смертью. Казна полна. Чужеземцы, жертвующие на храмы и армию, освобождены от подати. Поля полны пшеницы. Воды полны рыбы. Ткани нежнее пуха. Воинство хорошо обучено и солдаты получают большое жалование. И покоренные народы благоволят им…