Сердце в виде часовой пружины. Игры богов
Шрифт:
В таверне воцарилась гробовая тишина.
– Это правда, солдат? – спросил офицер подавленным голосом.
Марк Деций не отвечал, низко опустив голову.
Офицер вздохнул и сказал громко:
– Марк Деций из квартала Каменщиков, именем сената и народа Рима ты арестован за невозвращение долга Ахабу, сыну Хатеша в девятьсот сестерциев, и ты обвиняешься в попытке лишить жизни римского гражданина. Ты будешь заключён в тюрьму, предан суду и понесёшь наказание…
Когда он говорил это, один легионер смотрел в потолок. Другой отвернулся, чтобы не показать слёз. И, казалось, не было ни одного в таверне, кого бы это зрелище не растрогало. Исключение составлял лишь
Я сказал, что греки подарили нам комедию. Они же подарили и трагедию. Как насчёт натуральной римской трагедии, которая разворачивается прямо у меня на глазах? Так уж было угодно чтобы я тут стал deus ex machina.
Ибо настало время действовать.
Я снял плащ и бросил его на скамью. Стоявшие, увидев знак советника тайной службы на моей груди, почтительно расступились.
Я решительно прошёл вперед и встал между стражами и набатейцем.
– Советник, – вытянулся центурион.
– Я благодарен за исполнение закона, – обратился я офицеру.
– На службе республике, – отчеканил тот.
Я повернулся к толпе.
– Сограждане, дело это не такое простое как кажется. В нём есть тайна. Римский закон несомненно должен быть соблюдён. Однако, здесь есть обстоятельства связанные с государственной тайной, в которую посвящены лишь двое – я и почтенный Ахаб, детали которых мы, будучи связанный клятвой, не можем раскрыть. Посему… – я посмотрел на ошалевшего от удивления набатейца, – я прошу почтенного Ахаба удалиться со мной, чтобы обсудить кое-что прежде чем я продолжу…
Набатеец бросил изумлённый взгляд и, неуверенно кивнув, последовал вслед за мной в коридор.
Как только он за собой закрыл дверь, я крепко прижал его к стене.
– Ты знаешь, кто я.
– Знаю, достойный Луций.
– И ты знаешь, что Карфаген наш злейший враг.
– Знаю, достойный Луций.
Обхватив его толстую шею, я с силой притянул её к себе и зашептал ему в ухо:
– Я слышал всё, что ты говорил. Я сделаю так, что пять свидетелей под присягой подтвердят твои слова. Ты попадешь в тюрьму Врата Цербера на Виминале. Ты знаешь что это за тюрьма? Отцы там отказываются от детей. Самые верные жёны наговаривают на мужей, лишь бы избежать пыток. У меня есть двое близнецов-галлов. Эскулап отнял у них разум и они предают жертв самым несносным пыткам, получая наслаждение от их стонов…
Я почувствовал смрадный запах пота из его подмышек. Остатки хмеля мигом прошли и он трясся мелкой дрожью.
Я разжал руки.
– Благородный Луций, моя жизнь в твоих руках, – забормотал он. – Достойному Луцию следует знать, что Ахаб никогда не был другом Карфагена. Это говорил не Ахаб. Это говорило вино. Aхаб может расстаться с частью денег ради того, чтобы остаться другом Рима … и другом славного Луция.
– Ты дашь мне денег, затем сделаешь донос моём мздоимстве. Ты мастер на это.
– О, нет. О нет, благородный Луций! – чуть не завопил он.
– Мне не нужны твои деньги. Но ты должен сократить долг солдату. Он – герой, а ты не достоин завязать шнурок на его сандалии. Ты сократишь ему долг вдвое. И ты продлишь ему ссуду. Продлишь ещё на полгода.
– Вдвое и на полгода! Благородный Луций, я копил деньги чтобы нанять корабль.
– Ты упрям, Ахаб. Я передумал. На год.
Ахаб поник.
– У твоего должника нет выбора, – сказал я. – Но он есть у тебя. Ты можешь отказаться от моего предложения, взыскать долг и сделать его рабом, а потом похвастать об этом своим дружкам. Но подумай, будет ли всё это интересно дознавателям из Врат Цербера?
– О-о
Мы возвратились. Когда мы возвращались в моей голове не было ни единой мысли по поводу того, что я должен теперь сказать людям ждущим от меня объяснений, и я целиком полагался на озарение и помощь Меркурия искусного в хитрости и красноречии, для придания правдоподобия истории, которую я собрался выдумать. При всём том, мне предстояло увязать это с действительно правдой и действительным разоблачением, которое я готовился сделать…
Когда же мы вернулись, у набатейца было столь прискорбное выражение лица и потухший взгляд, что остальные не могли этого не заметить.
Я же старался быть спокойным и уверенным в себе:
– Теперь, когда мы обоюдно решили, что тайна больше не является для нас препятствием, – начал я, – мы можем пояснить… Не правда ли, почтенный Ахаб?
Набатеец, словно очнувшись от моего вопроса, поспешно закивал.
– Итак, – продолжил я. – Начнём с того, что один верный мне человек сообщил, что есть некий дезертир, воевавший в Иллирии, который за деньги предал землю отцов и стал служить Карфагену. Он раскрыл им наши позиции, сообщил о тактике боя и дал карту местности. Я охотился за ним, но он сбежал в Карфаген. По другим сведениям он, будто бы, находился здесь, но глубоко залёг на дно. Но я точно знал, что он через других людей послал в Рим человека, который выдавал себя за бактрийца. Это матёрый убийца и диверсант, повинный в смерти десятков римлян. Он мастер обмана и маскировки. Чтобы обнаружить его, нужно было его приманить. Для этой цели мне были нужны помощники среди чужеземцев. И для этой цели я выбрал почтенного Ахаба…
Набатеец удивлённо поднял голову.
– … потому у него много знакомых среди заезжих торговцев. Кроме того, он понимает язык пунов. Ахаб начал снабжать меня информацией о них, благодаря которой я теперь узнал кто и зачем здесь находится.
Публика замерла.
– Итак, диверсант знал, что я за ним охочусь. Но он не знал кто его начальник, хотя и догадывался, что это некий дезертир… но, опять же, где он находился – в Карфагене или Италии, – об этом он лишь строил догадки. Как я сказал прежде, мне нужно было приманить его. Я разработал план, согласно которому одному человеку пришлось бы изобразить дезертира, участника боёв в Иллирии. Но мой план пришлось пересмотреть, потому что меня опередил настоящий участник, вот он…, – я показал на Марка Деция, – о котором я узнал прежде от Ахаба. Кроме того, мы распространили слух, что в этой таверне собираются люди тайно симпатизирующие Карфагену. Я расчитывал, что диверсант сразу же клюнет на это и попытается это проверить – и не ошибся. Вскоре в заведении Ахаба стали собираться чужеземцы. Некоторые из которых были весьма подозрительны…
– Воистину, ум Пифагора и прозорливость Сивиллы нужны чтобы придумать такое, – похвалил привратник храма Януса. – Глядя на тебя я горжусь, что я сын Рима. Да хранит тебя Янус.
– И тебя, почтенный.
Я сделал несколько шагов вперёд. Зеваки, до этого толпившиеся у дверей, ввалились внутрь и сомкнулись за нашими спинами, образовав вокруг меня, набатейца, патрульных с центурионом и солдата с семьей – кру, подобно зрителям в театре. Я же готовился к финальной сцене трагедии. Единственно что мне не доставало – высоких котурн и маски Разоблачителя, посланца богов.