Сердце Вербарии
Шрифт:
Взгляд проник внутрь и увлек за собой. Сейвен сморгнул. Он стоял на дне пересохшего фонтана с мозаикой в форме плачущего солнца. Рядом Диз. Очень близко. Она обнимает его, а он в ответ придерживает ее за талию и вздрагивающие плечи. Она плачет. Плачет и солнце, наполняя фонтан. В воде уютно. Ему хочется стоять вот так вот, обнявшись, целую вечность. Стоять, чувствовать тепло ее счастливых слез и ни о чем не думать.
Вдруг в воде что-то промелькнуло извилистой тенью, ускользая за спину. Он поворачивается, но… Открывает глаза и видит каюту гидроглиссера, видит спящих доларгов и Диз, спокойно дремлющую рядом с ним.
До порта Бредби оставались считаные нарны.
Act 4
Пробуждение оказалось для Сейвена тяжелым. Из головы рвались обрывки чудоковатых снов, рука затекла, а шея болела. Он перевернулся на другой бок и попытался вспомнить, что ему снилось. Какие-то заросли, огромные, но добрые животные… Каньон с обрушающимися стенами, чернота, Диз… «Стоп, это же снилось вчера».
Он подскочил на кровати и схватил будильник. Черный экран свидетельствовал, что тот опять сам-собою отключился.
– Допросишься, скотина, когда-нибудь выброшу тебя. Будешь знать как не будить. Будильник еще, – раздраженно пробурчал он.
По возвращению в порт, экзаменационный отряд без промедлений доставили в купол. Доларги с нетерпением ждали вердикта и не расходились. Когда же уставший отряд построили у главных ворот купола, визитатор, встретивший построение, скупо сообщил, что в восьмом цикле в актовом зале будет общее собрание. Оставшееся время он настоятельно порекомендовал употребить на сон. А еще настоятельнее – не опоздать к назначенному циклу.
В соблюдение последнего Сейвен и поставил будильник на половину восьмого, дабы, проснувшись, без лишней спешки привести себя в порядок. «И почему меня никто не разбудил?!» Теперь уже без десяти нарнов, а он все еще растрепанный и в одном исподнем мечется по комнате в поисках формы. «Наверное, даже никто и не заметил, что меня нет».
– Я ведь ее здесь… – растерянно тормошил он стул, на который перед сном сложил форму.
Он посмотрел на входную дверь и рядом, на крючке, увидел ее, выстиранную и старательно поглаженную. Его осенило. «Ключниц. Точно. Последние мозги проспал, идиот». Сейвен торопливо натянул форму, обулся, прибрал пальцами волосы и выскочил за дверь.
Снаружи его ждал сюрприз. Диз.
– Какого демона, Сейвен! – негодовала она. – Строиться давно пора!
– Простите, я проспал, – честно признался он.
«Надо же. Ты и впрямь пришла… Хоть тебе спасибо за это».
– Будильник барахлит.
– Будильник. Давай, пошли уже скорей.
Заспешили не по кольцу тротуара, опоясывающего недро купола, а сквозь парк, кончающийся у главного здания шумящими водопадами.
На некоторое время они погрузились в густой лес, обступивший их сумрачными, неясными тенями. Кое-где на стволах и листьях растений переливались люминофором редкие жуки. В глубине парка слышались монотонные перекаты водопадов.
Над головами шагающей пары зажглись ночные огни. Меридианы фонарей несли бледно-голубой свет из водной прослойки, отчего тот рассеивался по куполу ровной, мягкой аурой.
Запахло милюдой, а вскоре появился и источник сладковатого, оседающего на губах нежной пыльцой аромата. Большие кусты вдоль тропки были усыпаны брезжащими в сенной полутьме цветами. Снаружи – на ветру – лепестки распустившихся бутонов летели бы по ветру звездной пылью. Но здесь… Они лишь усеивали почву тонким ковром, который истлеет к утру, как позабытый костер.
Диз замедлила шаг и остановилась у одного из кустов. Она отломила крошечную веточку, всю облепленную цветами, и пристроила ее на своей прическе за ухом. В этом призрачном свете стремительно живущих цветов Сейвен разглядел, как она была хороша. Роскошные темные волосы собраны в плотный нимб, из которого на висках и затылке ниспадала дюжина стройных кос. Ее кожа, немного бледная от ночной иллюзии, благоухала тонким ароматом духов, различимым даже здесь, в густоте цветущих растений. На лице ни тени, ни эмоции, ни морщинки. Глянцевая оправа очков ровно блестела голубизной. Как и глаза… Темно-синее вечернее платье плотно облегало тело, подчеркивая каждый изгиб ее превосходного тела.
– Диз, время, – осторожно напомнил Сейвен.
Она что-то хотела ответить, даже приоткрыла рот, но лишь коротко вздохнула и пошла дальше, так ничего и не сказав.
Первый этаж административно-учебного корпуса представлял собой огромный зал с множеством высоких колонн, где обычно подолгу задерживалось только эхо. Но сейцикл он гудел сотнями голосов, а из репродукторов лилась музыка. Казалось, на церемонию собрался весь купол, включая дежурных и вахтовых, отчего зала о сорока метрах в поперечнике стала тесной.
Они заспешили к подиуму, возведенному у дальнего края окружности залы. Сквозь люд у подиума, различались организованные группки виновников собрания. Доларги – единственные, кто сегодня был одет по форме. Все остальные щеголяли в своих лучших нарядах. «Еще бы. Главный праздник года. Когда же еще, как не теперь, натянуть фрак, или вечернее платье, что целый год пылились складками в шкафу и выйти в люди». У Сейвена фрака не было. Редкие праздничные вечера он сидел за настольным дисплеем, читал или чистил запал. Спал, наконец. Если же под гнетом угроз и натиском докучающих приходилось тащиться в общество, то он облачался в свою повседневную одежду и весь раут молчал из тени, наблюдая за окружением. В такие циклы ему открывались моменты, незаметные в будничной суете, впрочем и они быстро наскучивали.
На невысоком – по пояс Сейвену – подиуме устроили трибунку. Вернее большой стеклянный пюпитр, за которым стоял Олаф Швассер в давешнем своем красном жилете. Он раскладывал визы ларгов и заглядывал под каждую обложки, проверяя все ли в порядке.
Без лишних приветствий Сейвен занял свое место в квадрате, так, что Олаф ничего не заметил. Манипуляции протектора длились нарна три, пока один из визитаторов, выстроившихся ширенгой в глубине подиума, не подошел к протектору и что-то не шепнул ему. Олаф вскинул голову, оглядел доларгов, выпрямился, кашлянул и напряг голос: