Сердце вора

Соломенный Илья

Впрочем, я не сомневался — хитрый Бенисиу оставил себе копии отфотканных документов и наверяка попытается отыскать путь к Эльдорадо самостоятельно. Но переживать по этому поводу не стоило — денег на организацию такой экспедиции он соберёт ещё нескоро. И даже если и доберётся до нужного места — без особых артефактов парень точно туда не попадёт.

Некоторое время мы провели за разговорами, но через двадцать минут я, сославшись на другую встречу, оставил кариока на пляже и, забрав у него исписанные корявым английским языком листы блокнота, отправился в один из своих номеров. Следовало, наконец, изучить дневник Посланника и понять, в какие дебри придётся залезть…

* * *

«Испанцы, как в сей Гранадской области, так и повсюду в Испании не слишком трудолюбивы, земли

не засевают и не возделывают… Большей частью они водят дружбу с войной и отправляются либо воевать, либо в Индии, чтобы разбогатеть, ибо приобрести богатство этим путем проще, чем каким-либо иным».

Венецианский посол в Испании Андреа Навареджо, 31 мая 1526 года.

В одна тысяча пятьсот двадцать шестом году, когда мне не исполнилось и пятнадцати лет, я пустился за океан. Родился в Трухильо. Городок этот, затерянный среди пыльных пастбищ Эстремадуры и далекий ото всех морей, издавна поставлял в Новый Свет кадры завоевателей. Уроженцами Трухильо были все «великие» Писарро, с которыми я, кстати, состоял в отдаленном родстве. Эстремадурцами также были Кортес и многие другие прославленные конкистадоры. Ряды этих людей пополнялись, главным образом, за счет праздных, нищих, алчных и кичливых дворян-идальго, которых к концу многовековой борьбы с маврами в Испании развелось великое множество. Типичным идальго был и я.

Первые годы по прибытии в Новый Свет я провел в Никарагуа, изучая местную культуру, языки, политику. К началу тридцатых годов прошёл суровую школу завоевательных походов и суметь выделиться даже среди познавших огонь и воду людей из окружения Писарро. К тому моменту я принял участие во всех сколько-нибудь значительных сражениях на территории Перу. В захвате Куско и Трухильо, например, в походе на Кито и Лиму, в экспедиции на мыс Санта-Элена и к Пуэрто-Вьехо.

Именно возле последнего меня лишили глаза. Что ж, это не такая уж и большая цена за то, что удалось узнать от местных шаманов. О городе из золота, скрытом где-то глубоко в джунглях… К сожалению, развязать языки дикарей до конца не удалось — они их просто-напросто пооткусывали… Но их рассказы подозрительно напоминали о том, что я так долго искал…

После этого мне выделили должность капитана крепости в Пуэрто-Вьехо, и о поисках затерянного города на некоторое время пришлось забыть, погрязнув в рутине управленческой деятельности где-то на краю света.

В тридцать шестом году, более чем с восьмьюдесятью пешими людьми, взяв с собой свыше десяти лошадей, коих приобрел за собственный счет, я отправился на помощь осажденному восставшими индейцами Куско. Полагаю, именно после этих походов за мной закрепился окончательный образ в глазах местного населения и испанской короны — алчного и жестокого конкистадора, который оставляет за собой кровавый след во имя Христа, ради золотого тельца грабит, убивает, вешает и сжигает заживо индейцев. Кто бы знал, что на самом деле всё это было полнейшей чушью, и я преследовал собственные цели, о коих теперь знают лишь эти страницы, да и то…

В тридцать седьмом году правитель Перу направил меня, в чине генерал-капитана на усмирение возмутившихся индейцев провинции Кулата. Полагаю, Писарро по своему обыкновению, просто-напросто хотел заслать меня подальше. Своими секретными навыками, недоступным большинству командиров-конкистадоров, я выполнил трудное поручение, оказавшееся не под силу двум другим капитанам. За это меня назначили губернатором Сантьяго и Пуэрто-Вьехо. В том же тридцать седьмом году я заложил новый город на реке Гуаяс, невдалеке от Сантьяго-де-Гуаякиль и смог, наконец, сосредоточиться на поисках Золотого города.

К сожалению, много времени на это мне не дали. В это время в Перу началась распря между Франсиско Писарро и его бывшим другом Диего де Альмагро. Возвратившийся из чилийского похода и считавший себя обделенным Альмагро взял приступом Куско (в апреле), и захватил засевших в нем Эрнандо и Гонсало Писарро. Франсиско, не располагая достаточными силами, сделал вид, будто согласен на любые уступки, но немедленно нарушил соглашение, едва его старший брат Эрнандо обрел свободу (Гонсало удалось бежать ещё раньше). Двадцать шестого апреля тридцать восьмого года между противниками произошло решающее

сражение. В нём я командовал основными силами войска Писарро — семьюстами пешими и конными солдатами. Сторонники Писарро одержали полную победу, Альмагро был взят в плен и казнен.

После этого я вернулся в Сантьяго-де-Гуаякиль. Управлял пожалованной территорией, и продолжал вои изыскания, готовясь к новому походу. А когда стало известно, что Гонсало Писарро собирает войско, чтобы идти в страну Корицы, туда, где по слухам и располагался Золотой город, я немедленно отправил к нему посыльного с просьбой присоединиться.

* * *

В должность правителя Кито Гонсало Писарро вступил в конце сорокового года. Когда я прибыл туда, приготовления к походу были в разгаре. К моменту выступления в распоряжении моего дальнего родича находилось около 220 испанцев, некоторое число негров-рабов и свыше четырех тысяч дружественных индейцев. Их уделом, в основном, была переноска тяжестей. Дабы носильщики не разбежались по дороге, их держали в оковах и на общей цепи. Экспедиция была богато снаряжена, а солдаты почти все ехали верхом. С войском шли четыре тысячи лам, огромные стада свиней и своры собак, обученных охоте на индейцев.

И хотя Писсаро в очередной раз наплевал на моё мнение и отправился в поход раньше, я, узнав об этом, сразу же выступил за ним.

В это время Гонсало продвигался на юго-восток отрогами восточной части Кордильер, немного севернее вулкана Антисана. Уже в семи лигах от Кито, при переходе через один из хребтов, из-за лютой стужи погибло более 100 его индейцев. Мы наткнулись на их трупы примерно через две недели.

Приходилось туго: мы шли по стране, разоренной войсками Писарро, стране, напоминавшей собой растревоженный улей, да и солдат у меня было в десять раз меньше. Осаждаемый со всех сторон индейцами, я отправил за Гонсало гонца с просьбой о помощи. На северных склонах вулкана Сумако он нагнал войско Писсаро. Тот выслал нам навстречу отряд под командой капитана Санчо де Карвахаля, с тех пор ставшего моим бессменным спутником. Капитан оказался прозорлив, и быстро смекнул, кто я есть на самом деле, и за всё время нашего знакомства никому об этом не рассказал, за что я не устаю его благодарить. К сожалению, к тому моменту, как отряд Карвахаля нашёл нас, почти всё снаряжение моих людей оказалось утеряно.

Мы нагнали Гонсало. При встрече он назначил меня своим заместителем. От Сумако его отряд направился на юго-восток, но, не дойдя до реки Напо и сделав петлю к северу, вышел через верховья реки Паямино к реке Кока, там, где она ближе всего подходит к экватору. В конце этого труднейшего 70-дневного пешего перехода они обнаружили коричные деревья, кору которых сочли за разыскиваемую пряность. На пятьдесят дней Писсаро остановился в селении индейцев на реке Кока, пока не подошли основные силы, которые вёл я. Одной корицы, да еще сомнительной и произрастающей в столь труднодоступной дали, было недостаточно, чтобы утолить алчность такого человека, как Гонсало, поэтому экспедиция двинулась дальше — теперь уж «наудачу к стране мечты». Вдоль Коки мы добрались до «земли разумных людей», где из-за ужасных дождей, топей и скверной дороги, построили бригантину.

Я возражал против постройки судна, ибо, по моему мнению, следовало держать курс на северо-запад, к селениям Пасто и Попаян. Разумеется, у меня были свои причины идти туда, но это направление, помимо тайного интереса, было примечательно и другим — только на нём имелась возможность отыскать пищу.

Мы снова двинулись в путь: войско по берегу — непролазными топями, девственными лесами, сквозь густые заросли трехметрового тростника; судно со снаряжением, больными и ранеными — по воде, присоединяясь на ночь к нашему, ежедневно редеющему, войску. В неимоверных трудах прошли двести лиг. Свыше тысячи индейцев к этому времени уже умерло. Тут от местных жителей мы узнали, будто ниже по течению «в десяти солнцах» (т. е. в 10 днях пути) лежит «обетованная земля, изобилующая пищей и золотом». Но войско не могло преодолеть это расстояние: припасы давным-давно кончились, а люди валились с ног от усталости. И я вызвался спуститься по реке на бригантине, чтобы разведать местность и добыть продовольствие. Расстались мы с Гонсало Писарро двадцать шестого декабря сорок первого года.