Серебряная герцогиня
Шрифт:
— Ты её не любил…
— Не любил. На свете вообще мало людей, которых я люблю. Ничтожно мало. Любовь — это блажь, которую правитель не может себе позволить.
— Уль… ты понимаешь, что я имею ввиду.
Джайри приподнялась, подтянула ноги и села, положив подбородок на колени. Она не сводила взгляд с любовника, пытаясь проникнуть за голубую завесу его глаз.
— Как мужчине, Лэйда мне нравилась. Яркая, уверенная в себе, харизматичная. И бесила. Как королю… Такие подданные — отдельная головная боль. Но, Джайри, у меня не было и нет
«Он прав, — подумала девушка. — Уль никогда не руководствуется чувствами». Или почти никогда.
— Ну так скажи мне причину, ради которой я был бы готов потерять Морской щит и ввязаться в долгую, кровавую войну на Западе. Сейчас мне понадобится множество усилий, чтобы противостоять пиратам. Теперь, случись война с Тинатином или с кем-то другим из соседей, я не могу вывести войска ни из Серебряного, ни из Золотого, ни из Медвежьего щитов. Как только выведу, вольные чайки тотчас высадятся на берег. Устранение лично мне неприятного человека того стоит?
Джайри посмотрела на него долгим взглядом.
— Тебе не кажется странным, Уль, что мы с тобой об этом говорим вот так…
— Нет. Не кажется.
Девушка продолжала молча созерцать его лицо. Снова вспомнила, как нежно он вчера обнимал. Ночью Уль был не так сдержан, как сейчас. Кажется, вчера он даже испугался. Хотя вряд ли… Уль — испугался? Быть не может. Но одно можно сказать точно: вчера король плохо владел собой. Когда там в кабинете, он прижал её к себе, Джайри почувствовала, что его рука дрожит. Такое невозможно сымитировать.
Ночью девушка плохо понимала, что происходит, но сейчас послушная память, привыкшая всё отмечать, подсовывала мозгу всё новые и новые детали. У короля были расширены зрачки… Так бывает и при испуге, и при страсти, и даже при гневе. Хриплый голос чуть подрагивал. И губа верхняя. «Да… он точно был испуган. Очень.». Но — почему? Из-за потери Морского щита?
Сейчас ничто в лице Ульвара не выдавало пережитых накануне эмоций. Он был спокоен, чуть насмешлив и бесконечно терпелив.
— Прости, Джай, мне пора. Я уже разослал ворон, пока ты спала, и через три часа у меня военный совет. Срочный военный совет.
— И ты, вместо того, чтобы готовиться к нему, ждал, пока я проснусь?
Она недоверчиво подняла бровь.
— Слово короля — это флюгер, — напомнил Уль, — но если есть возможность его сдержать, почему бы и не сдержать? Я ведь обещал тебе, что буду рядом. Но мне пора. Ты останешься дома?
— Нет. Поеду в Университет.
«Дома я с ума сойду».
— Тогда подожди немного, пока я не пришлю тебе Дьярви. Хочу, чтобы он тебя сопровождал.
— Дьярви?
— Вчерашний мальчишка, чья лошадь съела тюльпаны персикового шаха. Он мне показался толковым малым.
— Ты уже успел принять его на службу и…
— Да. Мы вчера пообщались, и я лично вручил парнишку капитану Ференку.
— А тюльпаны…
— Всего лишь цветы. Так ты подождёшь?
— Хорошо.
Король наклонился к ней, встав коленом на постель рядом, взял лицо в левую ладонь и поцеловал. Легко и нежно.
— Джай… думай о ребёнке. Сейчас это важнее всего.
Она отдёрнулась.
— Наследнике Тинатина?
— Нет, — Ульвар рассмеялся. — Извини. Я бываю жесток. Иногда совсем забываю, какая ты нежная. Вчера, по-видимому, я тебя напугал. Джай, политические игры — это игры. Оставь их мне. На тебе и твоём ребёнке они никак не отразятся.
— А если я его не полюблю? Если это… если это плод насилия? Действительно сын Тивадара, и характером он пойдёт в отца? Как я на него буду смотреть и видеть в нём…
У него были очень красивые глаза: голубая радужка в тёмно-синем кольце, которое ещё более подчёркивало голубизну. Не однотонные: нежно-, ярко-, тёмно-голубые. Это придавало особенную глубину. Драгоценные камни, на которые можно любоваться бесконечно.
— Нет, Джай, — шепнул Ульвар, снова касаясь её губ. — Это твой ребёнок. Только твой. И для меня — тоже. Мне наплевать, чья сперма заронила в тебе жизнь. Для меня он — твоё дитя. И я обещаю тебе, что никогда не причиню ему зла.
— Слово короля…
— Слово мужчины, — мягко возразил он, — ему можешь верить.
Он притянул девушку к себе, целуя, и она поддалась. Целовал долго-долго, а затем оторвался и встал.
— Джайри, ты — лучшее, что есть во мне. Просто оставайся собой. И люби меня.
— Что?
Но Уль не ответил, направился к дверям.
— Ты говорил, что Лэйда может поднять бунт, — вдруг вспомнила Джайри.
Король обернулся, приподнял тёмную бровь.
— И поэтому я её убил, чтобы эта неприятность побыстрее случилась? Вот прям, чтобы до моей коронации успеть?
Рассмеялся и вышел.
«Он говорит правду или лжёт?» — думала Джайри, снова откинувшись на подушку и глядя в потолок. Это ложь или правда? С Ульваром никогда нельзя быть уверенным наверняка. И ей вспомнился другой человек. Тот, с кем наоборот можно было быть уверенным.
Джайри всхлипнула.
— Шэн, — прошептала с горечью, — Шэн, я не понимаю, почему тебя нет? Если ты жив, то почему тебя нет до сих пор?
Она обхватила подушку и расплакалась. Горько и беспомощно. И ей показалось, что кто-то незримый мягко коснулся её волос и прошептал: «Я же обещал. Сделаю и приду».
Дьярви проснулся в прекрасном настроении. Рука почти не болела, немного ныла, но её уже не дёргало. Ему всю ночь снились прекрасные сны. В них Дьярви спас короля на поле боя, закрыв своей грудью. А потом в одиночку разгромил целый отряд врагов. Кем были враги, парень не помнил, но их было много, и вместо лиц у них были свиные хари. Противники жутко визжали, когда Дьярви выпускал в них — одну за одной — нескончаемые стрелы.
«Ты один стоишь всего моего войска!», — сказал король, вытирая благодарную слезу.