Серебряная осень

Беляев Николай Владимирович

— Можно, я к вам зайду? — сквозь зубы пробормотала девчонка. — Замёрзла очень…

Не, ну это уже слишком. И она не боится? С одной стороны — за моралью здесь следят, но не настолько, чтобы опекать совершеннолетних, да ещё и «не местных». С другой стороны… Если б я хотел ей плохого — бросил бы на болоте. И, кстати, меня от прыгуна спас в первую очередь её крик.

— Пошли, — решился я. — Только учти — сейчас будешь рассказывать всё от и до. И сопли тебе вытирать не собираюсь. Согласна?

— Согласна.

Ещё б она была не согласна… Замерзла небось

как цуцык. Ладно, сейчас всё узнаем. Хоть и некстати всё это — завтра в пять вставать. Но не откладывать же из–за неё поездку!

Пропустив девчонку в квартиру, я запер дверь на ригельный замок и по привычке набросил цепочку — тут такие были практически у всех, хоть и двери преимущественно деревянные. Когда практически в каждой квартире есть огнестрел, количество вторжений «в частное пространство» резко снижается — никому не хочется поймать пулю. Вот в чём тут плюс — так это в поддержке откровенно западного «мой дом — моя крепость»: если к тебе ломятся в квартиру, можешь вторженца хоть на куски порезать, главное — зарегистрированным оружием, ну и не по беспределу, а с доказательствами. Так что — не лезут, я за год всего о двух случаях слышал, и то один из них по пьяни.

Пошуршав в шкафчике, еле нашёл вторые тапочки — купил как–то по дешёвке «для гостей», а гости ко мне почти и не ходят. Но тапочки тут — штука необходимая, полы большей частью холодные. Ковёр, что ли, прикупить по случаю, чтобы совсем уж советский стиль поддерживать… Да ну нафиг, его пылесосить надо, ковры пыль собирают — только вьёт. Мне и половичков хватит. Прошёл в кухню, зажёг свет, поставил чайник. Задёрнул «половинчатые» занавески на леске.

— Где руки можно вымыть? — услышал из коридора голос Маши.

— В ванной, где ж ещё. Вода только холодная.

В принципе, в санузле стоял железный титан — если разжечь, хватит, чтобы помыться, но я его за всё время разжигал всего разок, хотя прессованный торф для розжига был, на пару раз, если что, хватит. Мыться тут гораздо лучше в бане, да и на работе душевые есть.

Привыкай к экстриму, Маша… В общаге условия, в общем–то, такие же. Или она в Анклав определилась? Сейчас всё узнаем.

Хлебосольного хозяина я из себя строить не собирался, но бутерброды соорудить можно — благо колбасу купил. Ну и чай, конечно. Ну где там девчонка?

А вот и она, раскраснелась от холодной воды — видно, что умылась. Всё ещё дрожит…

— Садись, сейчас чай будет.

Сам я сел у окна, спиной к батарее — моё место, и нефиг, хоть батарея и не греет. На самом деле, не люблю сидеть спиной к двери. Маша опустилась на табурет напротив, сложила ладони на коленях, подняла на меня глаза. Ну примерная школьница, ни дать не взять…

Молчание затягивалось. Чайник зашумел, я встал, чтобы выключить горелку.

— Спасибо вам, что вытащили меня с Болота, — наконец подала голос девчонка.

— Да пожалуйста, — пожал я плечами, ставя чайник на стол. Вытащил из шкафа два граненых стакана в подстаканниках — разнообразия чашек тут не наблюдается, пользуются преимущественно такими вот раритетами.

Стакан разбить почти нереально, ну а металлические подстаканники — вещь вообще неубиваемая. Кстати, есть и улучшенная версия — этакие «термо», колдуны делают: ручка подстаканника не греется, а стакан долго не остывает. Но, как по мне, это лишние понты — я горячий вообще не люблю, даже держу на кухне бутыль с «холодным кипятком», чтобы разбавлять.

Маше, не спрашивая, налил горячий, себе разбавил. Поставил на стол старомодную сахарницу, пододвинул к девчонке тарелку с бутербродами:

— Ешь. А потом рассказывай, с чего ты ко мне припёрлась и как меня нашла.

Маша сразу схватилась за чай. замёрзла, конечно… Вот, по щекам румянец пошёл — начала отогреваться. Выпив примерно полстакана, наконец посмотрела на меня:

— Павел Степаныч сказал, что раз вы меня вытащили и привели — надо вас и держаться. С вами безопаснее всего.

Твою ж мать. Вот удружил Хорошин, зараза… По глазам ведь видно — не врёт. И по ним же видно — поверила она ему, искренне поверила.

Я взял бутерброд. Повертел, откусил. Есть особо не хотелось. Да и расспрашивать девчонку никакого настроения не было.

— С фига ли? — поинтересовался вслух.

— Он сказал, что на Болоте никогда никого не подбирали. Всегда стреляли, потом уже разбирались. Это первый раз.

Да? Вот не знал.

Но, чёрт их всех дери, случись ещё раз подобное — я б ведь опять не смог бы выстрелить. Говорить это ей? Ни за что.

— Тебе общагу дали?

— Дали…

— Была там?

— Была. И денег дали, и сказали, куда на обучение приходить через неделю…

Заботится город — тут без этого никак.

— И куда определили?

— Практикантом на ТЭЦ. Я учусь… училась на теплоснабжении.

Не самый плохой вариант. Достаточно тёплое местечко — причём и в прямом смысле.

— Ну и чего ж ты сюда прибежала на ночь глядя, Маша… потеряша?

Девчонка уткнулась носом в стакан. Я уж думал, что она и не ответит, когда она подняла глаза:

— Я… боюсь там. А с вами — не боюсь.

Замечательно. Как там это называется, синдром медсестры? Когда очухиваешься в больнице — и та медсестра, которую первой увидел, становится самым близким человеком.

Всего одно «но» — я с моим характером и стилем жизни на роль такой вот медсестры ну совсем не гожусь…

— Ладно, Маша… Поешь давай, погрейся, и ложись спать. Сейчас постелю тебе.

И вышел из кухни. Маша так и осталась сидеть со стаканом чая.

Вот уж не думал, что придётся когда–нибудь раскладывать древнее кресло–кровать с деревянными подлокотниками, оставшееся от предыдущего хозяина. Впрочем, квартира–то казённая, и от предыдущего хозяина осталось абсолютно всё, даже сейф. Вытащил из шкафа второй комплект простыней и запасное одеяло — ладно, не зима, надобности в нём пока нет. Хорошо хоть, бельё чистое — сам, конечно, не стираю, таскаю в прачечную при ТЭЦ: тут советская система, с нашитыми в углу полустёртыми уже номерками. Буквально на днях получил.