Серебряный леопард
Шрифт:
Но независимо от места расположения лагерей крестоносцы равно страдали от жары, пыли, сухих ветров и мух-кровососов.
С самого начала не хватало воды – неверные засыпали все колодцы на расстоянии в несколько лиг. Воды не оставалось и в пересохшем русле реки Кедрон.
Вода была дороже бриллиантов и золота – бурдюк пресной воды стоил пять кусков серебра. Лошади, коровы, козы и овцы погибали от жажды. Их трупы источали ужасное зловоние, что вызывало тошноту даже у самых стойких франков. Более ведомые верой, чем здравым умом, закаленные воины Креста прислушивались к словам болтливого юродивого, появившегося среди них. С вытаращенными глазами и взлохмаченной бородой, одетый в лохмотья святой человек проповедовал, что, если все франки соберутся с духом для совместной атаки к девяти часам следующего дня, Священный город будет взят ими.
Пророчество, облетев лагеря, захватывало все больше и больше воинов, которые издавали клики радости и настаивали на немедленном выступлении. Они не обращали внимания на слова более трезвых людей, которые говорили, что еще не готовы штурмовые лестницы, нет таранов и осадных машин, необходимых для успешного штурма.
Сторонники юродивого одержали верх, и, как писал сэр Шарль-летописец, за ночь кое-как были подготовлены переносные лестницы, а тяжелые палаточные шесты превращены в примитивные тараны.
На следующее утро христианское воинство ринулось в атаку с таким пылом, что, несмотря на огромные потери, осаждающим удалось взобраться на более низкую и местами осыпавшуюся внешнюю стену. А особо рьяные даже овладели на короткое время некоторыми укреплениями города, но вскоре были отброшены, получив тяжелые раны, или же приняли смерть от длинных тростниковых стрел, выпущенных нубийскими и египетскими лучниками. Поражение погасило пыл крестоносцев, и надежды на скорую победу развеялись, когда раненые стали умирать как мухи, а острая нехватка воды стала еще более мучительной.
Истерзанные жаждой животные ревели днем и ночью, пока, наконец, большинство из них не подохло; зловоние стало еще более невыносимым. Остальных пришлось отогнать к колодцам за холмами. Все казалось потерянным.
Летописец, писавший об этих событиях в середине июля, был потрясен, когда ему пришлось уплатить два серебряных шиллинга за глоток тухлой воды из бурдюка.
«Наши властители обнаружили, – писал он под ритмичный глухой стук молотков, сколачивавших передвижную осадную башню, – что в результате нападения на генуэзские суда в Яффе почти все дерево для сооружения различных осадных приспособлений оказалось либо сожжено, либо изрублено. Поэтому граф Танкред, как всегда опережая других властителей, направил лесорубов в лес, расположенный на расстоянии тридцати лиг, и повелел им рубить, освобождая от сучьев, деревья подходящего размера».
Прошло много дней, пока первые бревна, которые с трудом перетащили погонщики на волах, появились на месте, которое потом стало известно под именем Долины Проклятых. Опытный инженер Гастон из Беарна принялся за сооружение осадных машин, в том числе двух огромных подвижных башен, более высоких, чем стены Иерусалима на наиболее низких участках. Один из них Гастон обнаружил у северо-восточного угла города, а второй – напротив лагеря Раймонда и его провансальцев.
«…Эти осадные башни, – писал летописец, – были весьма внушительными сооружениями. Каждая из них имела три этажа. На нижнем уровне должны были укрываться те, кто станет толкать башню к стенам; средний уровень, самый широкий, имел наклонную плоскость. В нужное время с нее должен спускаться перекидной мост, по которому устремятся в атаку воины Креста, а с верхнего уровня лучники и метатели дротиков начнут обстрел неверных, пытающихся отбросить нападающих.
Офицеры, имеющие опыт осадных работ, наблюдали за сооружением катапульт, предназначенных для метания камней и железных стрел, а также за постройкой особых подмостей, на которых устанавливались огромные тараны».
Капля пота упала с кончика носа сэра Шарля, оставив пятно на пергаменте, развернутом у него на груди. Тяжко вздохнув, он бросил тоскливый взгляд на свой почти пустой бурдюк для воды. В тот день горячий ветер непрерывно дул из близкой пустыни, устремляясь на восток. Приподняв полог палатки, нормандец смотрел, как сколачивают балисту – передвижную катапульту, которая могла выбрасывать крупные валуны на расстояние многих сотен ярдов.
Цепочка истощенных вьючных верблюдов подносила охапки хвороста, из которого люди тут же связывали фашины и грубые щиты – на это шел ивняк или иное легкое дерево. Взгляд летописца рассеянно скользил по этим щитам и лестницам, которыми должны были быть оснащены все рыцари.
Пыльные вихри сотрясали палатку, пыль попадала в воспаленные покрасневшие глаза сэра Шарля. Надо остерегаться; многие крестоносцы в те дни слепли, их глаза краснели и покрывались гнойниками из-за непрерывного раздражения.
«Наша величайшая беда, – писал он, – заключается в отсутствии опытного вожака, такого, каким был Боэмунд при Дорилеуме и Антиохии. На прошлой неделе, когда собрались самые важные лорды и властители, чтобы выбрать такого предводителя, епископы воспрепятствовали этому, говоря, что не следует одному смертному человеку править Священным городом, в котором страдал и носил терновый венец Христос.
Это совещание закончилось, и в результате герцог Готфрид, граф Танкред и граф Раймонд Тулузский получили свободу действий по собственному усмотрению. Эти воители ссорились и обвиняли друг друга, то и дело обнажая мечи, и казалось, что междоусобное столкновение неизбежно.
Однако произошло чудо, предотвратив беду. Воинам явился дух святейшего епископа Адемара из Пюи, того, что погиб от чумы после падения Антиохии. Этого святого оплакивали за его мудрость и сострадание все воины-крестоносцы.
Дух его ясно увидели и услышали перессорившиеся властители. Тень старца просила их заключить мир между собой, покаяться и искать искупления за свои ссоры. Он повелел им босыми обойти все стены Священного города. Вожаки поклялись исполнить все, как он велел, даже обнялись и попросили друг у друга прощения».
Так сильны были чувства братства, так искренне стремление к примирению, что, если бы Эдмунд повстречал тогда Дрого из Четраро, он даже простил бы ломбардцу его необъяснимое предательство в сражении при Яффе.
Как только было принято решение об искупительном обходе, религиозный дух воинства поднялся.
В ночь перед искупительным маршем все крестоносцы постились и исповедовались священнослужителям, которые без отдыха до самого рассвета переходили от одного лагерного костра к другому. Утром босые франки собрались вместе – с пальмовыми листьями в руках и с длинными мечами у пояса.