Серебряный леопард
Шрифт:
Атакующие отступили, но недалеко, опасаясь, что неверные могут рискнуть на вылазку и разнесут в щепы осадную башню. Утомленные христиане разбили лагерь, пытаясь утолить мучительную жажду.
В течение ночи Эдмунд, Герт и другие рыцари трудились, поднося свежий запас камней для катапульт и железные бруски для баллист, нужны были и канаты взамен стершимся на катапультах и таранах.
К полуночи цепочка факелов потянулась к Долине Проклятых. Это были женщины, подносящие пищу и питье тем, кто не имел ни того, ни другого с самого восхода солнца. Розамунда и Хлоя наконец обнаружили остатки отряда из Сан-Северино. Люди чинили сломавшуюся баллисту. Они трудились с большим усердием, слушая, как на стене вверху позвякивает оружие, раздаются голоса и звуки, свидетельствующие о том, что сарацины восстанавливают кладку каменных стен.
– А где же мой брат? – встревожено спросила Розамунда. – И сэр Робер из Сан-Северино? С ними все благополучно?
Те выступили из тени и рассказали о пленении Аликс; Робер де Берне, казалось, сразу постарел на десять лет. Его взгляд впился в стройную фигуру Розамунды; склонившись, он пылко поцеловал ей руку, а затем попытался съесть несколько ломтей хлеба и сыра, запивая их жадными глотками разведенного водой вина.
Хлоя между тем отошла в сторону, негромко окликая сэра Герта Ордуэя. Вернулась она нескоро.
Осаждавшие ели в полном молчании. Когда они покончили с этим занятием, Эдмунд нежно поцеловал сестру, еще немного постоял так же молча, удерживая ее за руки и глядя ей в глаза.
Через несколько часов для крестоносцев должны были наступить решающие события. Если, употребив все свои силы и волю, всю свою веру, они все же потерпят неудачу, то погибающее от голода и жажды, истощенное воинство Креста вынуждено будет поспешно бежать, пока мусульмане еще не подтянут свои силы из Египта.
Глава 18 ВЗЯТИЕ ИЕРУСАЛИМА
Перед самым рассветом летописец устало отложил перо, перевязал шнурком свой теперь уже обширный манускрипт и уложил его в крепкий ящичек. Надев кольчугу и шлем, он встал на колени перед мечом, воткнутым в землю, и произнес покаянную молитву, умоляя Господа дать ему силы для предстоящего дела. Сняв щит с плеча, он укрепил его ремень, подтянул пояс для меча и вышел из палатки, чтобы присоединиться к толпе рыцарей, собирающейся за осадными машинами. Они снова готовились действовать.
В нетерпеливом ожидании сжимались сердца, когда в предрассветной мгле перед ними выросли темные громады башен и массивные стены, которые им предстояло штурмовать.
Ночью знатные рыцари под водительством барона Дрого из Четраро обошли крепостные стены вплоть до северо-восточного угла и узнали, что провансальцы взломали первую внешнюю стену и засыпали ров между нею и главной стеной, обеспечив таким образом проход для своей осадной башни к самому верху стены. Но и неверные под покровом ночи установили там баллисты. Теперь они поджидали атакующих, приготовив для встречи связки хвороста, вымоченные в нефти, кучи стрел и дротиков. Не ведающие ничего крестоносцы дремали у штурмовых лестниц, достаточно высоких, чтобы достичь вершины сорокафутовых стен Иерусалима.
К огорчению бывшего графа Аренделского, герцог Нормандский и граф Танкред были направлены для руководства неожиданной атакой на слабо укрепленные ворота Святого Стефана, и командование главным штурмом с помощью осадной башни принял на себя герцог Готфрид Бульонский.
– Мой господин из Тулузы, – докладывал Дрого, – начнет атаку по первому звуку ваших труб.
Мрачный взгляд его черных глаз был прикован к красивому лицу герцога Готфрида. Он избегал смотреть на Эдмунда де Монтгомери и его рыцарей.
Сэр Эдмунд и сэр Герт с горечью в душе смотрели на темнобрового посланца, но сумели сдержать свой гнев. Не время было сводить личные счеты. А не был ли ломбардец виновен в похищении Аликс? Конечно, косвенно виновен. Если бы его силы остались для подкрепления арьергардных действий отряда, сокрушительное нападение эмира Мусы Хабиба не могло бы состояться.
Освещенные первыми лучами солнца темные силуэты подымавшихся над воинством укреплений дышали угрозой, ратники преклонили в молитве колени, а священники начали пение, которое закончилось громкими криками: «Dieu lo vult! Так угодно Богу!»
Со стены долетали громкие призывы к Аллаху, но из полутьмы, от огромной осадной башни, тысячекратно повторенный, вздымался боевой клич крестоносцев.
Герцог Готфрид, надвинув пониже украшенный золотой насечкой шлем, дал сигнал – и десятки труб огласили воздух душераздирающим ревом, гулко разнесшимся в утреннем воздухе.
Баллисты принялись обстреливать атакующих. Когда воины Креста подошли ближе, бревна и камни полетели на тех, кто пытался преодолеть заваленный булыжниками ров. Горящие связки хвороста, пакли, палок вновь посыпались на осадную башню, которая начала продвигаться вперед, скрипя всеми деревянными перекрытиями.
Под первыми яркими лучами солнца Эдмунд увидел русую голову сэра Этельма, сверкнувшую, как золотой шлем, когда тот пытался вместе с Гертом и десятком других норманнов приставить штурмовую лестницу. Сэр Изгнанник присоединился к сэру Рюрику и византийскому сержанту, которые в составе группы вновь завербованных воинов возились с приставной лестницей. Этим же были заняты Железная Рука, Торауг и другие ратники.
Шум стоял поистине адский: франки криками подбадривали друг друга, лестницы громыхали, улюлюкали сарацины и турки, со стен с грохотом валились камни, пронзительно скрипели осадные машины.
С парапета взлетели языки пламени. Обороняющиеся по непонятной пока причине подтащили к амбразурам мешки с соломой. Возможно, хотели скрыть размеры повреждений, нанесенных стенам накануне.
А франкские лучники, которые занимали верхнюю площадку осадной башни, воспользовавшись этим, начали пускать горящие стрелы в эти мешки, и солома загорелась. Клубы густого дыма окутали стену, в дыму начали задыхаться как нападающие, так и защитники города. Крестоносцы поднесли новые штурмовые лестницы и с криками полезли на стены.