Серебряный остров
Шрифт:
Цырен поднял глаза.
Высоко в выемке скалы Цырен разглядел несколько ярких, несмотря на дожди, рубиново-красных саранок. Камни скользили под ногами, но Цырен и не подумал об опасности. В пещере, он перевел дыхание, подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и рассыпал цветы возле камня, ставшего скромным памятником Михаилу. В полутьме казалось: яркие огоньки сами выросли здесь, взошли из земли.
Он уже начал спускаться в долину — и вдруг замер за выступом скалы. Санька и Валюха с полотенцами через плечо бежали к роднику
«Как дети, — подумал Цырен. — Ничего я им не скажу. Придет время, — сами поймут».
До боли, до слез захотелось ему в эту минуту домой. К деду.
Трое суток ребята почти безвылазно просидели в зимовье — дождь не выпускал.
Казалось, тучи вот-вот иссякнут, дождь уже не лил, а едва моросил. Но на смену ослабевшим тучам выволакивались из-за гор другие, полные сил, и снова хлестал ливень, желтый, неистощимый.
Утром Санька пошел за дровами, поскользнулся на камнях и зашиб колено. Через час ссадина вздулась, распухла.
— Это нам предостережение, — ткнул он пальцем в сустав. — А то кое-кто собрался сегодня обследовать спуск к Байкалу! Так вот, теперь там каждый камень такой.
— Не сидеть же тут все лето, — попробовал объясниться Цырен. — В конце концов, кто виноват, что остались без шнура?
— Если виноват, встань в угол, — посоветовал Рудик.
— Я бы только посмотрел. Не враг же я себе…
— Ну, знаете! — Валюха нахмурилась, глаза ее округлились, маленькие уши покраснели. — Мало нам одного раненого! Да вы что в самом деле!
Дверь хлопнула, рассыпались сложенные у печи дровишки. — Кажется, эти чисто женские доводы положили конец дискуссии.
— Да-a, дела-а-а, — протянул Рудик. — Но она права, Цырен.
— Сам понимаю. А что прикажешь делать?
— Ждать. Ждать у моря погоды.
— Ну что же, будем ждать. Даже во времена всемирного потопа дождь шел, говорят, всего сорок дней. Голодная смерть нам пока не грозит.
— Еще три дня не грозит, — буркнул Санька.
— Вот видите, целых три дня. А за три дня можно… ну, если не горы своротить, то хотя бы отыскать в них какой-нибудь лаз.
— Искано-переискано! — раздраженно заметил Санька, у которого из-за боли в ноге изрядно подпортилось настроение.
— Да вы рехнулись, братцы! — вскинулся Цырен, — Вы одну детальку упускаете. Если бы мы не знали, что он есть! И партизаны им пользовались, и первобытные, а мы что, глупее дикарей?
— Глупее, раз не нашли.
— Плохо искали! Надо поискать еще раз.
— А если и выход не найдем, и дождь не кончится, тогда что? — стоял на своем Санька.
— Я не о себе. Мы-то народ закаленный…
— Я потому и хотел… — откликнулся Цырен.
— Об этом забудь, — сказал Рудик. —
— Бесполезно. Там уж и растягивать нечего, по-настоящему за раз срубать можно. Все-таки предлагаю поискать выход… Верю я в него, братцы! Ты, Санька, на излечении. Пойдем, Рудик, попытаем счастья.
— А потом до утра одежду сушить?
— Тогда разденемся. Считай, душ принимать.
Ребята вывалились из избы, разделись до плавок, вооружились палками и отправились в самый неприятный северный угол долины, заросший густым ольшаником.
Осторожно опираясь на больную ногу, он взобрался на чердак и прилег на ворох лапника. Настроение было паршивое, распухшее колено болело, что-то в нем подергивалось и тянуло. Санька закрыл глаза и приказал себе думать только о приятном…
— Санечка! — разбудил его воркующий Валюхин голосок. Он сразу понял, что ребята еще не пришли: при них она так не говорила. — Ты чего тут пристроился? В избе, что ли, места нет? Господи, да он спит! Еще не выспался! Нога болит, да?
Она стояла на лесенке, короткой лесенке в три ступеньки, которую Санька смастерил на днях, и лишь голова ее с торчащими косичками виднелась с чердака.
— И нога. — И вообще… Дождь.
— Только из-за этого?
— А ты думала, из-за чего еще?
— Думала, может, опять из-за меня. Ты ведь тогда не согласился со мной? Насчет «натуры»?
— Почему же? Согласился.
— А как ты это понял?
— Правильно понял. Ну, что в экспедиции равноправие, никаких девчонок и мальчишек. И без того трудностей хватает. У Цырена особенно. Да и дедушка его тревожит, оставил больного. А если еще мы с тобой будем шушукаться…
— Я же совсем не об этом толковала, — почему-то огорчилась Валюха. — Не надо при нем, демонстративно… А если они ушли…
— Нельзя же при нем одно, без него…
Она рассмеялась, но как-то невесело.
— Категоричный ты человек, Санечка. Зря я тебе разных, разностей наговорила, ничего ты не понял.
Все-таки странный народ эти девчонки. Вечно у них семь пятниц на неделе. Сегодня одно, завтра другое в зависимости от настроения. А настроение меняется как… как… Саньку даже досада разобрала, похоже, пожалеть пришла. Подумаешь, беда — коленка вспухла! Да не нуждается он в утешениях!
— То. есть как это не понял? И вообще — чего ты хочешь?
— Сказать? — она опустила ресницы, щеки ее зарозовели. — Сказать, чего хочу? Только по правде?
— Скажи, скажи!
— Хочу, чтоб ты меня поцеловал…
Санька вытаращил глаза, облизнул вмиг пересохшие губы. Руки его сами собой потянулись к Валюхе. Но ее уже не было рядом — в одно мгновение как ветром сдуло с чердака.
— Валюха! Куда же ты?
Она стояла внизу, теребила косицу:
— Сам не догадался, а напрашиваться не хочу.
— Испугалась! — поддразнил Санька.