Шрифт:
Часть I
Путь в поэзию
Здравствуйте, звёзды!
Представляю себе своих, затерявшихся в снегах времени, читателей. Где-то они там, посреди заснеженного есенинского поля навывает, навевает колыбельную песню чёрный ветер. Прижался к земле лунный свет. Одиноко безмолвие. Безмолвно одиночество. Ни души. Никого, кроме Бога. Чёрный бархат пространства усыпан блёсками старинных звёзд. Опустошённость, населившая мир, похожа на щемящую пустоту перрона сразу после ухода поезда. Ночь над Россией. Мёртвая тишина. Затихли рельсы, опали руки, одеревенели ноги, увлажнился взгляд. Чуть слышен колокол. Талантливая поэзия свершает своё молчание. Молчит она. Молчат её. Студёный холодок предчувствия в раскалённом сердце. По правую руку – потемневшим серебром осыпается лес. По левую – то вьются ввысь, то кланяются крышам берёзовые дымки печей. Жизнь ещё теплится: в посиневших окошках, в постаревших сердцах… Вера в лучшее подобна улыбке у постели умирающего… Мои стихи неразличимы для неимущих в поэзии, как слёзы в дождь, неразлучимы с Серебряным веком, неразлучны – со всем, что навек утрачено. Я – на перроне, а поезд времени
Любите поэзию
Первый поэт России
Стройно и трогательно догорают свечи наших надежд.
Свеча поэзии у окна судьбы. В кромешной темноте времени и пространства.
Оставленная, но не забытая навсегда!
Преданная поэзии жизни.
Преданная обывателями со стишками.
Падающая высота чарующего очи пламени, в котором – больше света пути, чем тепла батареи отопления.
Да будут «первые» в массовой среде «последними»!
Последними из тех, кто знает и помнит…
Дорогие мои
Всем моим, почти существующим современникам, посвящается…
Отрывки из дневника
Куда-то запропастилось чувство времени, счастье времени…
Или лучше так сказать: возникло ощущение «стоящего» времени и утраты времени «стоящего». Заросла трын-травой память людей: о Серебряном веке русского искусства, о профессиональных романтиках, о славных улыбках и ласковой стойкости самоотверженных спутников поэзии, тех, цветаевских: «не пишущих, но чувствующих». Забрезжила тонкая полоска света на дальних подступах к моей бодрствующей душе…
Уже не ночь.
Ещё не утро.
Догорают последние звёзды на предрассветном русском небе.
Улички пустых на гармонию городов, пустых на гармоники деревень – пустынны.
Над сонными, заброшенными в прошлое лугами реет призрачный туман.
Медленные, медные, еле угадываемые тени всамделишных облаков сотворяют иллюзию перемен.
Мои неказистые, извлечённые из мутной воды времени, изменённые до неузнаваемости соплеменники досматривают титры случайных сновидений. Первые пробудившиеся к жизни птицы развешивают робкие трели на распластанных в пространстве ветвях. Осторожные голоски мелькают посреди мачтовых сосен, промеж охнувших ветви в зазеркалье реки ив.
Могучие извивы задумчивых дубов проступают из темноты. На листве застывших в хороводном кружении берёз блестит унылым жемчугом давешний дождь. Заспанная тишина постаревшего мира доносится из седой темноты – мешаниной звуков: тяжкой поступью бетонных кварталов, вспененных прибоем оставленных навсегда берегов, укромным шелестом упрятанных от современности палисадников, беспощадным листопадом осенних чувств, благородным шёпотом нищенствующих усадеб. У судеб, поданных на съедение новому, Третьему календарному тысячелетию, проявились: привкус ржавчины, приступы инфантильности, предчувствие безмозглого конца безалаберного пути бесчисленных ошалело-безликих, агрессивно-бездарных людей.
Светопреставление утренней ночи продолжается: разгорается, разрастается, напоённое моим, так сладко не вернувшимся из детства воображением, сдобренное полуулыбкой, напитанное сосновым ароматом, насыщенное великим гулом канувшего в прорву желаний века. Россыпи росы и любимых стихотворений, и мимолётных видений. Вот и всё, что осталось. Вот и осталось всё!
Васильковые копья – люпиныУкрашают бесстрастный пейзаж.До последнего вздоха любимы —Блики! Должное взблескам воздашь:Безмятежным, безропотным даже,Когда вечность чурается глаз,Захлебнувшись в немом эпатаже,Выставляя покой напоказ…В моём сознании, погружённым в сокровенное, омытым кровью века, в моём воображении, обогащённом поиском прекрасного – жизнь воплощается в Слово, и уже слово являет жизнь иную, высшую или даже несоизмеримую по сравнению с той, которую привычно знают органы чувств.
И дальше, эта высшая, потаённая, не доступная просто хорошим людям жизнь – эта родина самоотверженной души – этот бездонный колодец с тонущими звёздами – уводит, укутывает, укачивает, усугубляет и утончает мироощущение, устилает розами и шипами путь в поэзию и, наконец, обретает божественную неопределённость, зыбкость миража, правдоподобие или мудрую недосказанность, святую нерукотворность или промолвленную несказанность.