Сергей Есенин. Навсегда остался я поэтом
Шрифт:
Хотя, конечно, в тот момент «кучкование» вокруг Есенина давало вполне ожидаемые плоды – в смысле читательского интереса и общественного признания. (Да и после – чуть ли не все, дружно и с боевым задором, отметились в мемуаристике, посвящённой… кому бы вы думали? Правильно – Сергею Есенину). И по сей день имажинизм притягивает молодых поэтов своим литературным величием – прежде всего, конечно, наличием в нём есенинского гения.
Андрей Добрынин: «Когда основывали Орден куртуазных маньеристов, то за образец никого не брали. Но, безусловно, Орден имажинистов, “мотором” которого стал Есенин, всегда присутствовал в сознании как некий эталон. И это можно даже проследить по акциям, проводимым куртуазными маньеристами. Очень многое перекликается, в том числе и определённые ноты в проведении концертных поэтических выступлений. И данной переклички я и не стыжусь, потому что в литературе, слава богу, существуют уже сложившиеся, устоявшиеся практики и методики, по которым литераторы взаимодействуют с публикой. Есенин в своё время удачно нащупал эти методики, а мы старались их развивать. А придут люди помоложе да побойчее – может, разовьют их так, что и небу станет жарко! Я буду рад, если это произойдёт!»
…При разговоре об имажинистах сам собой напрашивается резонный вопрос: а зачем самому Есенину вдруг стал нужен… этот имажинизм (чуть не оговорился: хотел сначала написать: «это странное творческое объединение»)? Думаю, много предположений можно привести, но обязательными станут: дружеский круг общения, чувство локтя, коллектив единомышленников. Хорошо об этом высказался Сергей Сибирцев: «Первая энергия, на которой жил и работал Есенин, – это женщины: поклонницы, любовницы. Вторая энергия, дающая силы и мотивацию, – это выпивка, и третья – друзья, живое общение с ними. Он любил быть вместе с друзьями, при этом очень зависел от своего “центрального местоположения” в компании друзей. А последние – ему послушно поддакивали, картинно восхищались… чтобы часть славы Есенина досталась и им. Ведь, по сути, все эти “имажинисты” остались в истории только благодаря Есенину. Он примкнул к этому странному сборищу литераторов, имена которых помнят сегодня только лишь узкие специалисты, профессиональные литературоведы. Хотя, возможно, многие из его коллег в то время на что-то и надеялись… Ведь вообще, когда говоришь о прозаиках и поэтах, – всегда непонятно, будут ли они известны после жизни, останутся ли в истории литературы. Такие авторы, как Пётр Боборыкин, Николай Златовратский, на рубеже XX века были просто чудовищно популярными. А Нестор Кукольник блистал на литературном Олимпе во времена Пушкина. Сейчас о них знает лишь узкий круг литературоведов – да и то не все».
Наверное, единственный из имажинистов, кто при упоминании Есенина сразу же всплывает в ассоциативном ряде, – это Анатолий Мариенгоф. В его адрес чаще можно слышать проклятия – в основном за книгу воспоминаний «Роман без вранья», в котором он представил своего друга, Сергея Есенина, довольно-таки в неприглядном свете.
Впереди нас ждёт целая глава, где будут обильно представлены недруги Есенина. И Мариенгофу – так уж получилось! – там будет отведена одна из центральных ролей. А здесь – есть смысл привести слова Елены Самоделовой: «В творческом аспекте Мариенгоф и Есенин, считаю, находились на равных. С одной стороны, если бы не дружба Есенина и Мариенгофа, то не создалось бы и самого имажинизма. Более того, мало кто вспомнил бы и о Мариенгофе. Один человек литературную школу не создаст, а тут – общая задумка четырёх людей: создать данную школу, реализовать эту идею. Но без имажинизма и Есенин остался бы в памяти людей лишь певцом крестьянской Руси, деревянной избы, малой крестьянской Родины».
Хотя до сих пор ломаются копья: действительно ли имажинизм настолько уж важен в творческой судьбе Есенина? Или поэт подпал под довольно спорное (порой можно услышать утверждение, что чуть ли не под «тлетворное») влияние менее талантливых собратьев по перу, что беззастенчиво манипулировали им, вовлекая в свои окололитературные игрища?
Сергей Казначеев: «Вспоминается отзыв Ходасевича о Есенине, которого он, по понятным причинам, близким себе не считал: “Есенина затащили в имажинизм, как затаскивали в кабак. Своим талантом он скрашивал выступления бездарных имажинистов, они питались за счёт его имени, как кабацкая голь за счёт загулявшего богача”. Определённая доля правды в этом высказывании есть, но куда больше несправедливости. Всё-таки с пренебрежением оцениваемые Ходасевичем люди (крестьянские поэты, имажинисты) были в разной степени талантливы. А главное – бестактно изображать выдающегося русского поэта некоей куклой, марионеткой, которую можно куда-либо тащить и затаскивать. Даже несведущему человеку вполне понятно, что манипулировать таким импульсивным и самодостаточным человеком, как Есенин, – невозможно».
На этом можно, думаю, уже и подвести черту в обсуждении есенинского имажинизма. Тем более многие собеседники соглашаются с тем, что это направление было не более чем самоназванием. И если изъять из него фигуру Есенина, то едва ли оно сейчас кому-то вдруг стало бы интересно. Разве что как заголовок для будущей диссертации, который тогда бы точно не утвердили «ввиду малозначительности темы». А «с Есениным» – одних только докторов филологии, успешно защитившихся на имажинизме, не хватит пальцев рук, чтобы посчитать…
Важно и то, что само определение “имажинизма” весьма расплывчато выражено. Константин Кедров, например, считает, что Есенина уместнее отнести к направлению «футуризм», а имажинизм как таковой – чисто искусственное, мертворождённое образование: «Есенин играл словами. Известно, например, как он разрезал бумажки с написанными словами и подбрасывал их вверх. Что выпадало – пытался вставить в некий текст. Фактически, это всё было футуризмом скорее, а не имажинизмом. Есенину и его ближайшему окружению хотелось как-то выделиться. Ну, как Гумилёву перед Блоком, скажем. Тем хотелось выделиться перед символистами, и появилось самоназвание “акмеизм”. Футуризм – это же не выдуманное движение, а проникновение в глубины языка, понимание, что звук может порой значить гораздо больше, чем формальный смысл. “Ключи Марии” Есенина – вполне футуристическая вещь. Есенин очень даже основательно работал над стихом. Но дело в том, что конструирование – не означает бездушие. Есенин вполне современный поэт. Даже есенинский “Сорокоуст” мог бы вполне написать Маяковский, потому что это, конечно же, – футуристическая поэзия».
…Кстати, трудно, подытоживая, не привести цитату из Википедии про литературное течение имажинистов, приверженцы которого «…заявляли, что цель творчества состоит в создании образа. Основное выразительное средство имажинистов – метафора, часто метафорические цепи, сопоставляющие различные элементы двух образов – прямого и переносного. Для творческой практики имажинистов характерен эпатаж, анархические мотивы».
Последнее предложение крайне важно для понимания нового амплуа Есенина – и не столько творческого, сколько социального. Итак, эпатаж и анархия…
Эти слова нам ещё очень пригодятся, когда будем рассматривать особый, «хулиганский» период социальной самоманифестации Есенина.
Глава VI. Дела сердечные и семейные. Поклонницы, любовницы, жёны…
Рискну предположить, что тема любовных связей знаменитостей – едва ли не самая интересная для широкого читателя. Достаточно вспомнить обширные книжные серии с биографиями известных исторических персоналий, поданными под определённым углом зрения: «Наполеон и его женщины», «Женщины Маркиза де Сада», «Лев Толстой и его женщины», «Любовницы фюрера», «Женщины Джонни Деппа». Едва ли возможно исчерпать этот список! А какой фурор в своё время произвёл «Донжуанский список Пушкина»! Есенин в этом ряду смотрится довольно органично: у него было несколько женщин, которые считались его жёнами (гражданскими, венчанными или официальными по штампу в паспорте), несколько спутниц жизни, с кем он был близок в определённые годы… и, судя по всему, огромное число тех дам, кто приписан ему в «любовницы» людской молвой. Тем сударыням, которые «заметно отметились» в судьбе Есенина, повезло: их жизненный путь до сих пор изучают и описывают есениноведы, дотошно разбирая перипетии личных отношений с поэтом.
Загадочный феномен, когда на личности великих деятелей навешивают гирлянды из спутниц (или спутников) «по жизни», отмечает Владимир Брюханов: «Список великих писателей не стал бы списком “великих”, если бы к нему по факту не прилагался список их спутниц жизни. При этом следует подчеркнуть, что слишком уж часто личный крах великих русских поэтов связывают с отсутствием или разрушением их надёжного семейного окружения. Пушкину фантастически не повезло с женой – и вот вам результат! У Лермонтова вообще не было постоянной и верной спутницы – и ещё более ранний конец! Маяковский долго держался за счёт нестандартной конструкции – брака втроём, а погиб именно тогда, когда она стала разваливаться. А Есенин?.. Непонимание проблем, с которыми сталкивался Есенин в своих захватывающих любовных похождениях, обусловлено отчасти явной похвальбой Есенина в стихах о его собственных успехах у женщин – тут все идут у Есенина на поводу, как и в ситуации с его детским “разбитым носом”, о котором он любил рассказывать».
Проще сказать, часто исследователи радостно верят Есенину «на слово», хотя обычная логика и подсказывает обратное. Например – относительно этого «разбитого носа» – дальнейшие умозаключения самого Владимира Брюханова: «“Средь мальчишек всегда герой” явно оказался измышленным персонажем. Это отлично должны понимать знатоки порядков, господствующих в мальчишеской среде, – такие наверняка есть среди читателей и почитателей Есенина. Все они должны знать, что “часто, часто с разбитым носом” должны ходить не признанные мальчишеские вожаки, “герои”, заработавшие прочный авторитет в кровавых драках, а их постоянные и беззащитные жертвы. Но волшебство есенинского слова заставляет не замечать и это очевидное несоответствие!»