Сергей Есенин. Навсегда остался я поэтом
Шрифт:
Благодаря ходатайствам многочисленных друзей – Николая Клюева, Сергея Городецкого и других, а также хлопотам благодетеля, полковника лейб-гвардии Павловского полка Дмитрия Николаевича Ломана, молодой поэт не только не отходит от литературы, а наоборот, его дела начинают идти в гору.
Тут хочется сделать необходимое отступление и вставить интересное наблюдение Владимира Брюханова: «Полковник Ломан – отнюдь не безликая фигура: литератор – автор и издатель исторических опусов, теоретик, идеолог и организатор чуть не всех монархических “черносотенных” организаций, начиная с “Русского собрания”. А также проводник при дворе курса на опору на “истинно русский народ”, устроитель новых церквей и знаменитого Фёдоровского городка в Царском Селе, явно главное лицо в руководстве поведением многих придворных лиц определённого толка – начиная
Вернёмся к столь удачно складывающейся ратной службе молодого Есенина. Иногда Есенину даже ставят в укор отсутствие особого патриотизма (выражающегося, видимо, в безудержном рвении на фронт, под снаряды и пули). Сергей Соколкин: «Началась Первая мировая война, в русском обществе поначалу наблюдался огромный всплеск патриотизма: граждане Российской империи массово записывались добровольцами на фронт. Но друзья заботливо “отмазали” Есенина от армейской службы, определив медбратом в санитарный батальон. В это время молодого поэта гораздо больше привлекала начавшаяся поэтическая карьера, чем армейская. Он ведь уже даже успел успешно прочитать свои стихи государыне Императрице и её дочерям. Для выходца из деревни просто головокружительная карьера!»
Хотя, при кажущемся счастливом стечении обстоятельств, связанным с армейским призывом, не все исследователи согласны, что Есенину (а с ним – и всей русской литературе) сказочно повезло. Например, Владимир Силкин – профессиональный военный! – повествует о доблестной воинской службе знаменитого поэта в следующем ключе (используя для пущей наглядности распечатки писем Есенина): «Сергей Александрович мог картинно воскликнуть: “Россия… Какое красивое слово!”. Но когда наступал момент испытания, тяжёлых невзгод в жизни страны – то он почему-то находился всегда в стороне. Например, та же Первая мировая война. Всё указывает на то, что он явно с небольшой охотой исполнял свой воинский долг. Началась Первая мировая, и Сергей Есенин, которому в 1914-м году исполнилось 19 лет, тоже подлежал призыву. Первое упоминание об этом есть в письме Бальзамовой, 24 апреля 1919-го года: “В Рязани я буду 11-го мая. Мне нужно на призыв”. Позднее, в том же году, в июле, Есенин сообщает Чернявскому: “От военной службы меня до осени освободили. По глазам оставили. Сперва было совсем взяли”. Отсрочка Есенина от службы затянулась почти на год. В эти месяцы он активно входил в большую литературу, много писал и печатался. В письме к Клюеву написал: “Стихи у меня в Питере прошли успешно, из 60 принято 51. Взяли «Северные записки», «Русская мысль», «Ежемесячный журнал» и другие”. Летом из Константинова Есенин написал Чернявскому: “Стихов написал много… Принимаюсь за рассказы…” За это время он со многими познакомился, и вот… на тебе: снова повестка о призыве! С тревогой Есенин сообщает об этом своим друзьям: его совсем не радует перспектива попасть в действующую армию. В январе 1916-го года поэт Городецкий обращается с просьбой к полковнику, уполномоченному по санитарному царскому поезду… и Есенина тут же зачисляют в санитарный полк! Уже здесь пошёл протекционизм: нашли тёплое местечко, где “не стреляют”».
Полковник Владимир Силкин уверен, что, пройди поэт непосредственно суровую фронтовую школу, – его творчество, может быть, заиграло бы совсем другими красками: «Если бы забрали молодого Серёжу Есенина в действующую армию, на фронт, наверное, всё по-другому бы сложилось у Сергея. Практически целый год Есенин служил в этом поезде – всё видел: страдания, боль, смерть, слышал рассказы о войне. Но как-то в стихах и не отразилось ничего. Мимо него всё как-то прошло!»
Кстати, этот парадокс отмечают многие из опрошенных нами. Подобное недоумение высказал и Евгений Рачин: «Важно отметить, что у Есенина почти нет стихов о Первой мировой войне, и это кажется удивительным. Маяковский, Александр Блок, крестьянский поэт Пётр Орешин, Николай Гумилёв, Сергей Городецкий откликнулись на это историческое событие, а Есенин остался в стороне – то ли берёг себя, то ли был слишком молодым для такой
Может, и правы те, кто уверяет, что Есенин эстетически не мог принять все те ужасы войны, с которыми хоть и опосредованно, но столкнулся. Слишком большой шок, сильные страдания… Да и вообще: неэстетично и непоэтично, особенно для совсем ещё юного взгляда, описывать раны, кровь, гной, ампутации… Опять же – больничные судна, которые ему довелось выносить за тяжелоранеными. Как не понять его бегство в народность, фольклоризм, в чистую эстетику поэтического слога!
Конечно, если бы повоевал Есенин в окопах, получил бы несколько ранений, «Георгия» на грудь за храбрость (но не отдал бы жизнь за Отчизну, а вернулся с фронта героем) – возможно, стяжал бы по праву почётное место в бодром строю литераторов, отличившихся в ратном служении да в кровавых битвах. Но это – уже совсем другой Есенин, а история, как известно, сослагательного наклонения не имеет. Наш герой выбрал для себя иной путь в Вечность!
Владимир Силкин: «Я приезжал в родовое имение Кайсаровых, на открытие мемориальной доски, в село Чирково Ряжского района Рязанщины – в честь трёх родных братьев, которые участвовали в войне 1812-го года. При этом – они все пошли добровольцами. В этом селе похоронен младший брат, Андрей, первый контрпропагандист русской армии, начальник походной типографии у Кутузова. И можно долго перечислять писателей и других деятелей культуры, участников войны 1812-го года: Константин Батюшков, Модест Богданович, Александр Висковатов, Сергей Волконский, Пётр Вяземский, Сергей Глинка, Фёдор Глинка, Александр Голицын, Василий Жуковский, Денис Давыдов. И даже Надежда Дурова, прозаик и первая в России женщина-офицер. А ещё есть и партизаны – Зотов, Зарин, Ивановский, Лобенков… Целый список у меня. Жаль, что поэта Сергея Есенина трудно отнести к беззаветным защитникам Отечества!»
Согласен, можно и пожалеть, конечно, что Есенина со столь явной неохотой приписывают к поэтам-воинам, но… таков сознательный выбор поэта! Не бегал ведь от призыва, не дезертировал, не отсиживался в беззаботных «заграницах», не занимался революционно-разлагающей агитацией в войсках. Служил как умел. И вполне достойно, кстати. Тем более что ни на миг нельзя забывать: главный в жизни объект есенинского служения – литература. И с этим вряд ли кто станет спорить!
(Справедливости ради следует упомянуть, что не такой уж безоблачной получилась у поэта служба. В этой связи Сергей Сибирцев даже просит привести хорошо известное исследователям письмо Есенина, которое тот написал из своей санитарной части – в конце 1916 года – издателю журнала «Радуница» Аверьянову: «Положение моё скверное. Хожу отрёпанный, голодный как волк, а кругом всё подтягивают. Сапоги каши просят, требуют, чтоб был как зеркало, но совсем почти невозможно. Будьте, Михаил Васильевич, столь добры, выручите из беды, пришлите рублей 35…» Согласен: далековато как-то до радужной картины!)
Но зато на литературном поприще у Есенина как раз намечались заметные сдвиги. Ещё бы немного, и он вполне мог стать классическим «придворным поэтом». Во всяком случае, получил бы высочайшие преференции.
Елена Самоделова: «Полковник Ломан считался поклонником изящных искусств, поэтому часто брал Есенина с собой. И вскоре молодой поэт уже посещает императорскую семью, читает стихи царевнам, посещает Марфо-Мариинскую обитель в Москве. То есть: с одной стороны, – идёт воинская служба, а с другой стороны, – литературная деятельность Есенина вполне успешно продолжается. Если бы государство не развалилось в тот момент, он мог бы вполне удачно, даже с определёнными дивидендами, вернуться к гражданской жизни, и всё складывалось бы очень хорошо».
При этом Есенин успешно эксплуатировал тот удачный образ «крестьянского паренька», в который так к месту вжился. И до него в косоворотке и шароварах читались стихи по литературным салонам. Но одно дело – кряжистый, обременёнными прожитыми годами Николай Клюев, а другое – наивный крестьянский паренёк с лучистыми голубыми глазами. Уверен, дамы умилялись, зардевшись. Их кавалеры хмурились, но завидовали: всё же очень органично и трогательно смотрелась эта форма подачи стиха, пусть с использованием запрещённого приёма, давящего на сентиментальность.