Серые братья
Шрифт:
Встал, вытянул перед собой руку с черепом, нижняя челюсть которого была прикреплена к основной кости грубо сработанными стальными скобами. Всмотрелся в чернеющие пустые глазницы. Взволнованно проговорил:
– Здравствуй, бывший кузнец, страж сокровищ! Прими ещё раз благодарность за то, что нашёл секрет этого шкафа. И за то, что сумел сделать новый ключ. Ты не обижаешься на меня, что сжёг тебя без головы? Не обижайся. Ведь ты теперь – страж сокровищ. Посмотри, какая вокруг тебя красота! И это только начало. Если б ты только знал, что обнаруживается
Он стоял, смотрел на белеющий в его руке череп, венчающий игру камней и блеск золота, и загорелое лицо его от волнения вдруг сделалось бледным. Оно было бы гордым, если бы примешанное к гордости самовлюблённость не делало его заурядно надменным. Он казался себе существом неукротимым, всесильным, сверкающим, небывалым. Да, он умней и удачливей всех живущих рядом. Он молод. Поэтому его сегодняшние успехи – ничто по сравнению с тем, что вскоре явят миру его мудрость и его сила. Да здравствует инквизиция.
Esse femina
В провинцию, где увеличили налоги, и где случились (хотя и не такие сильные, как ожидалось) волнения, отбыл сам глава трибунала Вадар. Его юный помощник решил, что в его отсутствие заманить епископа в приготовленную ловушку будет гораздо легче. Иероним пригласил епископа на ночной допрос ведьмы, и тот пришёл, и был исполнен неподдельного любопытства.
Епископ мало что знал о регламентах трибунала, но флёр таинственности и мрачных слухов завораживал, и он с охотой принял игру с секретными правилами и загадочными ритуалами.
Он прибыл на допрос не в своих раззолочённых одеждах, а в длинном чёрном плаще с лиловой подкладкой (хвост плаща тянулся за ним, словно шлейф платья за приехавшей к балу аристократкой) и в чёрной бархатной полумаске. Служители трибунала, зная, кто к ним придёт, приготовили мягкое глубокое кресло. Епископ грузно вдавился в него, повозился, устраиваясь и, изнывая от любопытства, стал нервно стучать носком выглянувшей из-под кромки плаща атласной туфли.
Казалось, он перестал дышать, когда палач привёл обвиняемую в ереси женщину и, не тратя попусту время, содрал с неё всю одежду. Секретарь трибунала равнодушным и немного гнусавым голосом спросил её имя. Женщина, дрожа, закрываясь согнутыми руками (худые острые локти бледными клиньями поднялись в сторону сидящих за столами), назвала себя.
– Запишите, – сказал инквизитор, ведущий допрос, – обвиняемая прячет от нас тело, скрывая возможную метку дьявола на нём.
Женщина торопливо опустила руки и зашлась в немом плаче.
– Запишите, – сказал тот же голос, – обвиняемая сильно дрожит, что несомненно говорит о страхе разоблачения.
– Я просто боюсь! – выкрикнула вдруг женщина. – Боюсь палача, и огня, и железа! Ночь, меня взяли от мужа, дети мои плачут, а я здесь одна,
– Запишите. Обвиняемая близка к раскаянию.
Женщина без сил опустилась на каменный пол. Оперлась на руку. Лицо её закрыли упавшие спутанной пелериной длинные чёрные волосы.
– Мы имеем показания свидетеля, – неторопливо, растягивая гнусавые звуки, стал читать какую-то бумагу допрашивающий, – что во время вступления со своим мужем в супружескую связь ты издавала нечеловеческие звуки: мяукала, словно кошка, и шипела, словно змея. Отвечай: не оборачивалась ли ты демоном-суккубом, который похищает у мужчины его силу?
– Кто этот лживый свидетель? – всхлипывая, отозвалась женщина. – Всю нашу жизнь мы с мужем спим одни в комнате, и никто не мог нас ни видеть, ни слышать.
– Мы не ведём речь о возможности видеть, напрасно ты пытаешься сбить нас с хода допроса. Мы говорим о звуках. Их вполне мог кто-то услышать, подойдя ночью к окну! Или ты дерзнёшь утверждать, что наши подозрения не имеют основы? Отвечай: мог кто-либо слышать, или не мог?
– Слышать… мог. Но и сделать ложный донос тоже кто-нибудь мог! Мало ли есть лживых людей! Или жадных! Ведь если вы обвините меня, то всё наше имущество отнимут, а доносчик получит десятую часть! Как можно верить?..
– Так вот мы и имеем намерение установить истину. Ты должна доказать, здесь и при нас, что не издаёшь нечеловеческих звуков во время супружеских отношений.
– Но что же вы такое говорите? – женщина, стоя на коленях, выпрямилась. – Вы хотите привести сюда моего мужа и заставить нас… То, что люди скрывают всегда…
– О, это было бы слишком просто. К сожалению, в момент оглашения обвинения, твой муж безусловно стал свидетелем по твоему делу. И во избежание сговора между вами мы не можем допустить вашей встречи.
– Но как же вы хотите узнать… Если здесь не будет моего мужа?
– Как и всегда в таких случаях. Эту трудную и утомительную обязанность выполнит палач.
Женщина, вскинув к груди испуганно руку, вдруг уронила её, словно плеть, и обмякнув, повалилась сама на холодный каменный пол. Палач поднялся с колоды, не спеша подошёл и толстыми, почерневшими от засохшей крови верёвками привязал женщину к скамье. Епископ, громко сглотнув слюну, наклонился к сидящему рядом Иерониму и спросил:
– А если палач утомится, а она не зашипит змеёй, – допрос будет отложен?
– Нет, – строго ответил молодой инквизитор. – Его тут же заменит кто-то из нас. А потом – ещё кто-то. Не будем же мы прерывать такой важный допрос!
– А… – понизил голос до шёпота епископ, – … не может ли случиться так, что и мне придётся участвовать в допросе?
– Только без свидетелей, – искоса, со значением взглянув на прячущего под маской раскрасневшееся лицо собеседника, произнёс Иероним. И так же тихо добавил: – Вадэ мэкум.
Он встал и вышел в соседствующий с трибуналом винный подвал. Епископ поспешно последовал за ним.