Серые братья
Шрифт:
– И мы больше не будем платить жилую аренду?
– Никогда!
– Никогда?
– Никогда!
Они стояли, обнявшись, и были не в силах отпустить друг друга из тёплых объятий, и она спрятала у него на груди пылающее лицо, и он гладил тяжёлой, в каких-то чёрных шрамиках, ладонью её склонённую голову, и солнечный свет, распростёршись из единственного окна, заливал их живой, медленно струящейся волною, и тихо дышала выздоравливающая девочка, и шумно сопел толстенький розовощёкий сынок, и противные мыши бегали где-то в тёмном опустевшем чулане, и громко трещал и звал к себе расплавившийся на чёрной сковороде кусочек жёлтого масла.
Потом, когда он сидел за небольшим круглым столом, – в том
– И ещё деньги?! – изумилась она.
– Да. Я не говорил тебе. Мимо мчалась карета, на крыше стояли дорожные сундуки. И слетел с них большой свиток кожи. Мальчишки подняли и принесли мне – для чего им-то кожа, а я – башмачник. Чуть-чуть потратился, купил им сладких марципанов. А кожу припрятал и в ход не пускал, ждал – не объявится ли хозяин. Полгода кожа лежала. Я решил, что уже довольно, и сшил хорошие ботфорты, и ещё осталось на тубус для подзорной трубы. Вот, за тубус мне уже заплатили, а за ботфорты денежки принесут завтра, а ты знаешь, сколько стоят ботфорты?
– На еду у нас отложено, – прошептала, присаживаясь к столу, женщина, – на комнатку – последняя монетка добыта… Что с этими деньгами?
– На эти, – он подвинул медные монетки к ней поближе, – купи простыни.
– Простыни?
– Ну да! Ты же так мечтала. Купи новые простыни. Довольно спать на латанных.
– Простыни?.. Может, лучше купим расшитую скатерть?..
Спустя полчаса он шагал, склонившись, забросив за плечи огромный сапожный ящик-лоток, и сам себе бормотал:
– Продам ящик, и добавлю денежки за ботфорты – и куплю башмачную будку. На рынке, не где-нибудь. Уйду с пристани, сяду в будке на рынке. Больше не стану таскать ящик. Куплю комнатку… Как хорошо жить, Боже!..
Пристань встретила его привычной прохладой, простором, свежестью и гомоном грузчиков. Он равнодушно поприветствовал пару-тройку знакомых. Грузчики не приносили ему заработка: они обходились без всякой обуви. Те, кто был ему интересен и ценен, появятся позже – клерки, торговцы, менялы, посыльные, путешественники. Бородатый башмачник дотопал до арендованного у магистрата места, установил у ног ящик. Превратил его, откинув переднюю стенку, в верстачок. Остро пахнуло смолой и кожей. Вытащил из-под крышки складной стульчик, разложил его, сел. Слева от него шевелилась река и шевелила привязанные к кнехтам фелюги и шлюпки. Прямо – убегала к виднеющимся вдалеке мельницам широкая улица – набережная. Вправо тянулся, виляя, узкий и кривой проулок. Его место было на углу перекрёстка. Очень удобное. Не такое прибыльное, как на рынке, но и досадовать – нет причин.
Башмачник протерев рукавом верстачок, осмотрелся. В поле взгляда – никого, кто мог бы оказаться его клиентом. Он достал кусок парусины с налепленным на одной стороне комом чёрной смолы, тонкую конопляную верёвочку, и принялся натирать эту верёвочку смолой, превращая её в сапожную дратву. В его ящике было много мотков дратвы, но что сидеть без дела? Руки работают сами по себе – смолят каболку, глаза – сами: высматривают кого-нибудь с отвалившейся и хлопающей при каждом шаге подошвой.
Он сидел третий час без какого-либо, даже малого заказа, но не унывал: иногда так бывает. Полдня просидишь, но потом вдруг – один за другим…
Отвлёк его внимание медленно идущий вдали, по набережной, человек в чёрном. Башмачник видел, как люди торопливо склоняются перед ним в глубоких поклонах и, едва оказавшись за его спиной, стремительно исчезают, – прячутся в проулки и подворотни. Неприятный холодок прошёл по спине у башмачника, когда он угадал
И, когда инквизитор приблизился, башмачник увидел, почувствовал, понял, что этот юный служитель церкви до сердцевины костей пропитывается удовольствием, жгучей радостью от осознания собственного величия. Силы. Власти. Юноша в чёрном знал, что поспешно прячутся за его спиной люди, бегут на соседние улицы в немом страхе, и что каждый из них, без исключения каждый, выполнит приказание инквизитора, каким бы причудливым оно не оказалось.
Человек в чёрном дошёл до башмачника и остановился. Мастер, торопливо привстав, поклонился – но не спешил ни спрятать взгляд, ни убраться проворно куда-то в сторонку. Он был честен, открыт и понятен, и присутствие на пристани и его, и его большого ящика было законным. Но инквизитор с неподвижным лицом стоял и смотрел на него, и башмачник, снова привстав, ещё раз поклонился, но инквизитор всё смотрел и смотрел. Наконец, растерявшись, башмачник выбрался из-за своего ящика, встал на колени и поклонился глубоко, до земли. И, едва только он выпрямился после поклона, взгляд его наткнулся на протянутый в его сторону тонкий, чёрного дерева жезл с венчающим его вершинку белым крестиком, – прямым, ровненьким, неотвратимым.
– Вадэ мэкум! – сказал инквизитор.
И, повернувшись, пошёл в извилистый переулок. Башмачник не очень хорошо знал латынь, но самые общие фразы ему были известны. (Как не заучить их тому, кто исправно, день в день посещает церковную службу!)
Ничего поделать было нельзя. Бледный башмачник трясущимися руками собрал ящик, взвалил его на плечо и торопливо засеменил за удаляющимся инквизитором и за брошенными им короткими, равнодушными, чудовищными словами [25] .
25
Vade mekum(лат.) – следуй за мной.
Следствие
Когда пришли в присутственный холл трибунала, башмачник был мокрым от пота. Тяжёлый ящик натёр плечо. Инквизитор, не обратив и тени внимания на пришедшего с ним, скрылся в дверях, ведущих в сам трибунал. А к башмачнику приблизился привратный служащий трибунала и молча указал ему на скамью. Поставив ящик у ног, башмачник сел на узкую, жёсткую доску и принялся ждать.
Минул час. Второй. Третий. На улице, за дверями отшумели шаги спешащих на обед торговых клерков – и их же, медленно возвратившихся в свои конторки. О пришедшем как будто забыли. Он сидел, не решаясь встать и походить, чтобы размять задеревеневшее тело. О том, чтобы спросить – что будет с ним, а тем более – отправиться домой – не могло быть и речи.
Прошло ещё два часа. Башмачник с тоской думал о том, как принесли ему сегодня деньги за ботфорты, и искали его, чтобы отдать – и не нашли. И отбыли обратно с деньгами. Придётся разыскивать теперь заказчика, тратить время.
Когда минула полночь, сидящий на узенькой лавке человек принялся себя утешать. Он тихо шептал себе о том, как хорошо, например, то, что он, щадя покой жены и детей, спал время от времени в чулане. Пусть она думает, что и сегодня он сделал так, пусть не беспокоится. Завтра он придёт и всё ей расскажет. Ведь к утру-то его должны отпустить!