Серые братья
Шрифт:
– Вы знаете, сколько молодых инквизиторов, падре, направил епископ в ваш трибунал за последние полтора месяца? Не трудитесь припоминать. Я знаю: троих. Штат заполнен по всем должностям. Что епископ будет делать дальше? Он будет освобождать некоторые должности. А именно те, которые занимают ваши, падре, доверенные люди. Преданные вам, работающие с вами уже много лет. Как он это будет делать – примерно ясно: в некоторых провинциях он удвоит налоги, и, едва лишь там проявятся волнения простолюдинов, он объявит это ересью и потребует постоянного присутствия там одного из ваших людей. Обязательно – с опытом, ветерана. А на его место, здесь, в Массаре,
Секретарь умолк, откинулся на спинку стула и стал метать из руки в руку сухо потрескивающие чётки. Глава трибунала, как будто очнулся от оцепенения, опустил напряжённо поднятые плечи, шумно выдохнул. Посмотрел на стоящий на золотом пьедестале золотой колокольчик. (Секретарь со снисходительной улыбкой тоже посмотрел на него.) И – да, звонить падре Вадар не стал. Он наклонился, открыл дверцу в тумбе стола. Достал из тумбы и установил на столешнице графин с тёмным вином, два хрустальных полуфужера, хрустальное блюдечко, нож и лимон. Налил полуфужеры на треть. Порезал лимон. Взял свой бокал, кивнув секретарю, как равному. Тот взял, поднёс к лицу. По запаху определил, что в бокале – не вино, а коньяк. Благодарно кивнул – но не стал пить, поставил бокал на стол. Точно так же отставил свой полуфужер бог и ужас Массара, глава инквизиции города, Сальвадоре Вадар. Положив руки на стол и подавшись вперёд, он тихо спросил:
– Чего ты хочешь, юное чудовище?
– Я хочу стать главой инквизиторского трибунала. Вместо вас. А для этого я сделаю вас епископом.
– Но… Но… Нет, говори, говори.
– Да, я помню. Папа Климент пятый установил минимальный возраст для инквизитора: сорок лет. Но за три века многое изменилось. Вот мне двадцать – и я уже инквизитор. Кто помешает мне стать главой трибунала в двадцать один? Да, это было бы трудно, если бы случай не свёл меня с моим новым другом – аббатом Солейлем, который весьма близок к самому Папе.
– Я понял, – произнёс так же тихо Вадар. – Главой трибунала тебя сделать можно. Но место епископа…
– Тоже можно. Будем действовать быстро и незаметно. Сначала – приобретём индульгенцию Ватикана. Персональную для вас благодарность. Для этого нужно резко увеличить…
– Количество сожжённых еретиков.
– Нет. Количество отправляемых в Ватикан контрибуций. Что для канцелярии Папы важнее – сто сожжённых еретиков, у которых взята одна тысяча лир, или один, у которого взяты сто тысяч? Вот наше, падре, главное направление. Деньги. Мы должны втрое увеличить денежные отчисления Ватикану.
– Мудро. Мудро. Но как мы соберём столько денег?
– Нужно приобрести своего человека в канцелярии епископа. Подкупить или запугать. И, как только епископ увеличит налоги в провинции, мы должны отреагировать первыми. Смотрите. Мы первыми сообщаем в Ватикан об увеличении сборов, а также немедленно направляем в возмущённую провинцию постоянного
– Ты уже наметил, кого можно подкупить в окружении епископа?
– Наметил. Но нужны деньги, не так ли? Поэтому следует немедленно увеличить и нашу казну. Раз в десять.
– Каким образом?
– Очень простым. Сегодня же распорядитесь назначить меня носителем жезла.
Жезлоносец
Ранним утром на безлюдные улицы пока ещё не проснувшегося Массара вышел молодой инквизитор. Он неторопливо щёлкал сандалиями по брусчатке. Глаза его были полуприкрыты непрестанно дрожащими веками. Сердце гремело, как главный колокол в массарском соборе. Грудь его распирала такая сила, что, – казалось ему, – он мог взглядом двигать дома.
Дойдя до самого богатого квартала в городе, инквизитор подошёл к дверям наугад выбранного дома и дважды ударил дверным молотком. Спустя какое-то время в дверях откинулся люк окошечка и в него выглянул сонный слуга.
– Кто там? – недовольно спросил слуга.
Стоящий за дверью, сильно подсвеченный с одного бока поднимающимся солнцем человек поднял средоточие распиравшей его силы – тонкий, в пол-локтя длиной чёрный гранёный жезл с маленьким серебряным крестиком на конце и произнёс:
– Инквизиция.
Слуга несколько секунд не подавал признаков жизни. Потом, опомнившись, со всем проворством начал отодвигать засовы и клацать ключом в замочной скважине. Отпер замок, открыл дверь. Не глядя на него, утренний гость уверенно, твёрдо прошёл в дом. Вдруг за его спиной раздался угрожающий возглас:
– Ты кого впустил?!
Гость обернулся. Возле онемевшего слуги стоял страж, привратник. Высокого роста, массивный и крепкий, босой, в ночных панталонах и накинутой на голое тело ливрее. В руках у него сверкала тяжёлая алебарда.
– Ты, – сказал юноша в чёрном и вытянул в сторону привратника жезл. – Подойди.
Страж дома, пряча алебарду за спину, торопливо подошёл, почтительно поклонился.
– Хозяин где спит – знаешь?
Страж поспешно кивнул.
– Веди.
Прошли вестибюль, гостиную, поднялись на второй этаж, миновали короткую анфиладу. Остановились у двустворчатых высоких дверей.
– Стучи, – сказал гость.
Страж робко стукнул.
– Громче.
Раздался тревожный, отрывистый стук.
– Что там? Кто? – послышался недовольный женский голос за дверью.
– Это… я!.. – сказал страж.
– Что случилось?
Щёлкнул ключик, дверь приоткрылась.
– Инквизиция, – бесстрастным голосом сказал появившемуся в дверях очаровательному женскому лицу стоящий рядом с привратником незнакомец в чёрной одежде.
И, не глядя на побледневшее вдруг лицо хозяйки, гость бесцеремонно прошёл в спальню. Он подошёл к громадной, под шёлковым балдахином кровати и, вытянув жезл по направлению к растерянно приподнимающемуся с подушек человеку в ночном колпаке, проговорил: