Серые братья
Шрифт:
– Что это? – вдруг поднял голову Иероним.
Марцел сделал шаг, оставаясь на приличествующем расстоянии, вытянул шею.
– Подвал под подвалом, – сказал он, всмотревшись.
– Где это?
– Здесь, внизу. Под помещением для допросов.
– Я нигде не видал, чтобы туда был где-нибудь ход.
– Это секретный ход. Он скрыт в стене.
– И что там находится?
– Там, можно сказать, личная тюрьма Сальвадоре Вадара. Там содержатся по настоящему опасные еретики.
– Вот как? И сколько?
– На сегодняшний день – два человека. Старик и старуха.
– По настоящему опасные? – с иронией уточнил юный наместник.
– Да. Колдун и ведьма. Закованы в цепи.
– Повидал я уже и ведьм, и колдунов…
– Эти – особенные.
– Да? И чем же?
– Старуха предсказывает опасные события. Однажды, когда я был у неё с Сальвадоре, она потребовала от Вадара не ходить в полдень по одной из улиц – а он как раз там собирался пройти.
– И что?
– Настал полдень, и по этой улице понесла вдруг взбесившаяся лошадь, и повозка её моталась из стороны в сторону и сметала всё на своём пути. Было покалечено много людей. И это только один случай, о котором я знаю, а Сальвадоре знает много таких.
– Хорошо. А колдун?
– Он лечит любые болезни. Кого бы ни приводили или не приносили к нему – после его колдовства человек вставал совершенно здоровым.
– И колдун делает это с готовностью, не смотря на то, что сидит на цепи в тёмном подвале?
– Это так. Для него каждый такой случай – своего рода праздник: перед колдовством он требует, чтобы его на день выводили на солнце.
– И это все его чудеса? Где же опасность?
– О, она есть! На допросах он говорил ужасные вещи – и про церковь, и про королей, и про Папство, и про инквизицию – и так говорил, что к нам приходила уверенность, что всё им сказанное – гнетущая правда.
– Где?! Где протоколы его допросов?
Иероним, непонятно почему, вдруг ощутил небывалую смесь чувств – острейшего любопытства и – такой же пронзительности – необъяснимого страха.
– Их нет. Как и самих заключённых – то есть они имеются, но ни в каких отчётах о них не упоминается. Протоколы допросов… В личном ведении Вадара. В архив они никогда не поступали.
– Я хочу видеть этих двоих.
– Не… Невозможно… Уже много лет к ним входит только Вадар, и лишь у него имеется ключ…
– Но сейчас Вадар уехал. Кому-то он должен был передать ключ? Ведь этих двоих как-то кормят?
– Да. Ключ он передал брату Гуфию. Но если он узнает, что я рассказал…
– Не узнает.
В тот же день Иероним, укрыв предварительно на груди украшенный драгоценными камнями кинжал, подошёл к брату Гуфию. Тот, торопившийся куда-то по неизвестным делам, глубоко поклонился, умерив поспешность шагов, но Иероним, слегка приподняв руку, остановил его.
– Наш Сальвадоре, – доверительно снизив голос, сказал наместник, – поручил мне время от времени навещать двоих узников в подподвальном подвале.
Гуфий растерянно вскинул глаза, собираясь что-то произнести, но Иероним не позволил.
– Возьми ключ, – твёрдо сказал он, – и иди к тайной дверце.
Не смотря на спрятанный под одеждой кинжал, Иероним чего-то очень боялся. Следствием его необъяснимого страха стало то, что он позвал с собой и Гуфия, и Марцела, и палача.
Гуфий, подойдя к одному из закоулков в стене ведущего в подвал коридора, нерешительно остановился. Он, нервно сжимая в руках ключ, сказал временному главе трибунала:
– Секрет входа знают лишь трое: я, Марцелл и его светлость Вадар. Теперь приходится посвящать, кроме вас, ещё палача? Но Сальвадоре при мне сокрушался, что о тайной двери знают и без того слишком многие. Глава трибунала мне не разрешал…
– Брат, помолчи, – прервал его Иероним. – Узнай, если ещё не знаешь: глава трибунала – перед тобой.
– Верить ли мне своему слуху?! – отшатнулся испуганный инквизитор. – Сальвадоре Вадар умирать пока что не собирался! И папского указа о снятии его с должности главы трибунала…
Молодость – синоним неосторожности. Поэтому, опережая события, Иероним надменно сказал:
– Вадар был главой трибунала. Теперь он – массарский епископ.
Гуфий открыл от изумления рот, постоял так секунду, но, спохватившись, клацнул зубами, нервно облизал пересохшие губы и глубоко поклонился. Изобразил на лице сначала изумление, потом восторг, подошёл к стене, привстал на носки, поднял руку вверх, вытянул из щели между камней деревянную, с обелённым торцом пробку, и вставил в открывшееся отверстие ключ. Повернул. Потом подошёл к кладке и привалился плечом. Прямоугольная, в рост человека часть стены дрогнула и стала отворяться, как настоящая дверь. Пахнуло плесенью и тёплой влагой. Палач, сверкая сквозь прорези колпака белками глаз, зажёг три факела и подал инквизиторам. Гуфий, указывая дорогу, пошёл первым.
Вытертые в серединах узкие каменные ступени вели круто вниз. Иероним, ступавший последним, закрыл нижнюю часть лица краем одежды, спасаясь от копоти факелов.
Сделали несколько поворотов. Стеснились в небольшом, как раз на четырёх человек, квадратном холле. Сбоку в его стене была дверца с узким окошечком. Лязгнув задвижкой, Гуфий толкнул дверь и шагнул в клуб тёплого звериного запаха.
Вошёл и Иероним.
Личная тюрьма Вадара была довольно просторной. Слева и справа виднелось по три двери небольших камер. Все шесть дверей были распахнутыми. В пляшущем свете факелов проступили ржавые бугры старинных запоров.
Обитателей тюрьмы действительно было двое. Справа, прикованная цепью к стене, сидела костлявая, в бурых лохмотьях старуха. Напротив неё, на такой же цепи, привставая с кучи соломы, щурился и мигал на свет факела огромного роста белобородый старик. Всё пространство вокруг него было завалено россыпью белых костей.
– Еду принесли? Еду принесли? – заскрипела каким-то жестяным, нечеловеческим голосом старуха.
Встав на четвереньки, она, словно паук неожиданно ловко метнулась в сторону пришедших. Иероним, пронзённый иглой необъяснимого ужаса, отдёрнул ногу и пошатнулся, но ужас вдруг сменился странным ощущением разгульного охотничьего азарта, – хмельной дикой радости, и симпатией к старухе, и как бы даже родства.