Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
Шрифт:
— Вот, кстати, и Апонте, — добавил дон Кандидо, окликнув кучера по имени, когда тот заглянул в комнату.
— Не к чему спрашивать слуг, — заметила донья Роса.
— А я хочу, чтобы ты послушала о последних проделках твоего сына, — настаивал муж. — Скажи мне, в котором часу сегодня ночью ты привез твоего хозяина? — обратился он к Апонте.
— В два часа утра, — ответил тот.
— Где же провел эту ночь молодой сеньор? — продолжал допытываться дон Кандидо.
— Нечего об этом рассказывать, — прервала его донья Роса. — Апонте,
— Где, я спрашиваю, провел твой хозяин эту ночь? — угрожающим тоном повторил дон Кандидо, заметив, что кучер склонен повиноваться приказу госпожи.
— Трудненько, ваша милость, сеньор, сказать вам, где провел ночь молодой сеньор Леонардито, мой хозяин.
— Что-о? То есть как это понять?
— Ваша милость, сеньор мой, мне, право же, трудненько это сказать, — поспешил разъяснить Апонте, видя, что дон Кандидо свирепеет. — Сначала-то я отвез молодого сеньора Леонардито в предместье святой Екатерины; после я повез его к пристани Лус, а еще погодя поджидал его на пристани Лус до двенадцати ночи, после обратно повез его к Святой Екатерине, а тут уж…
— Довольно, — остановила кучера рассерженная сеньора. — Мне все ясно.
Апонте, пройдя через столовую и патио, отправился с лошадьми в конюшню. Дон Кандидо, обернувшись к жене, спросил:
— Ну-с, каково? Так минувшая ночь — это что, не последнее время? Мне ничего не было известно, я только подозревал, ибо знаю своего сына лучше, чем ты. Наконец-то и ты услышала, что он был в Регле до двенадцати ночи. А возможно, даже и не один. Может быть, теперь тебе захочется узнать, с кем и как он провел добрую половину времени в Регле? Не догадываешься, не подозреваешь?
— Предположим, что я бы догадалась или даже точно знала бы, — с некоторым презрением заметила донья Роса, — какая была бы от этого польза? Неужели из-за этого я стала бы меньше любить его?
— Да пойми ты, что речь идет не о том, чтобы любить или разлюбить его, Роса! — нетерпеливо перебил, вскочив с места, дон Кандидо. — Вопрос в том, чтобы исправить его ошибки, которые становятся слишком серьезными и опасными!
— Его ошибки, если только он вообще их совершает, — не больше, чем сумасбродства, свойственные молодости.
— Но если эти сумасбродства повторяются и их вовремя не пресечь, то они обычно плохо кончаются, доставляя людям немало слез и горя.
— Насколько я знаю, твои сумасбродства как будто не имели ни тяжелых, ни печальных последствий для тебя. А уж коли сравнивать Леонардито с тобой, то у него это просто-напросто юношеские проделки, не больше, — утонченно съязвила донья Роса.
— Сеньора, — обратился к жене совершенно разъяренный, хотя и пытавшийся скрыть это, дон Кандидо, — какими бы ни были безумства, которые я мог совершать в юности, они ни в коей мере не дают права Леонардо нести такой образ жизни, какой он ведет… с вашего согласия и одобрения.
— С моего согласия! С моего одобрения! Вот тебе и раз! Кто лучше тебя знает, сколь далека
— Вот именно! С одной стороны, ты его увещеваешь и выговариваешь ему, а с другой — жалуешь ему коляску, кучера и лошадей. Каждый вечер ты ему выдаешь пол-унции золотом на развлечения, чтобы он вел праздную, расточительную жизнь с друзьями. О нет, Роса! Ты не одобряешь и не поддерживаешь его безумства, ты только обеспечиваешь ему возможность и средства совершать их.
— Конечно, это я способствую тому, чтобы мальчик погиб! А ты — нет, ты святой. О да, вся твоя жизнь была прямо образцовой!
— Не понимаю, к чему эти колкости.
— А к тому, что ты слишком суров с ним и твоя жестокость была бы уместна, если бы ты сам был безупречен и не грешил бы в свое время…
— Значит, его отношением ко мне я обязан вам, сеньора? Разве ему известны мои прегрешения?
— Возможно, да.
— Только если вы сами ему рассказали.
— Не хватало еще, чтобы я его поучала дурным вещам! Это было бы противоестественно, ведь я ему мать.
— Но Леонардо совсем не глуп, а кроме того, скандальное дело с Марией-де-Регла получило слишком широкую огласку. Не много нужно было, чтобы все дошло до его ушей и вызвало желание подражать тебе. Дурной пример…
— Прекратите, сеньора, — сказал дон Кандидо, скорее огорченный, чем рассерженный, — я полагал, что имею некоторое основание рассчитывать на то, что вы предали это дело забвению.
— Напрасно. Есть вещи, которые никак нельзя забыть.
— Да, как видно. Что ж, значит, я обманывался. По-видимому, женщины, вернее некоторые женщины, действительно не забывают и не прощают известные ошибки мужчин. Но, Роса, — продолжал он изменившимся голосом, — мы уклонились от темы, и это нехорошо. Если правда, что я слишком суров с Леонардо, как ты говоришь, то ты слишком мягка, и еще неизвестно, что хуже. Он безрассуден, своенравен и упрям, и узда нужна ему больше, чем хлеб насущный. Я должен, однако, с прискорбием заметить, что, говоря о моей черствости, ты, разумеется, сама того не желая, прямо за руку ведешь его к быстрой гибели. В самом деле, Роса, пора положить предел его безумствам и твоим слабостям; пора уже предпринять шаги, которые спасут его от опасности угодить в тюрьму, и нас — от вечных слез и позора.
— Но на какое же средство решиться, Кандидо? И не поздно ли? Ведь он уже не мальчик.
— Как на какое средство? Средств много. В королевском флоте обуздывают и не таких. Я подумывал о том, что было бы неплохо ему просмолиться. Кстати, мой друг Ача, капитан «Сабины», сейчас обучает его управлению кораблем. Только вчера капитан просил меня, чтобы я решился и отдал Леонардо ему, а уж он сделает его прямее, чем марса — рей. Именно так он и выразился. И я, во всяком случае, решил положить конец беспутным выходкам мальчишки.