Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
Шрифт:
Глава 1
Согрет твоим дыханьем,
Жасмин цветы раскрыл;
И, сладким упоен благоуханьем,
Иной услады буйные забыл.
После завтрака в поместье, или, вернее, в потреро Ойо-Колорадо Леонардо простился со своей семьей и в приятном обществе Диего Менесеса отправился в Алькисар.
Свернув между Вереда-Нуэва и Сан-Антонио-де-лос-Баньос на юго-запад, друзья выехали на алькисарскую дорогу, которая через две-три легвы [63] вывела их на обширное плато, известное среди местных жителей под названьем Тьерра-Льяна. Молодые люди проезжали теперь по той его части, центром которой является первое из упомянутых
63
Легва— испанская мера длины (5572 м).
На высоко расположенных участках, разумеется, не встретишь здесь ни одного ручейка; и дожди здесь идут не часто; зато обильно выпадает ночная роса, доставляющая необходимую влагу и земле и растениям. Именно этому метеорологическому феномену, а не искусственному орошению, которое тут не применяется, обязана равнина своей пышной растительностью, чей изумрудно-зеленый наряд остается свеж во всякое время года. Однако птиц в этом краю не увидишь почти нигде: они исчезли, когда началось истребление лесов, выкорчеванных под сады и плантации, которые занимают теперь, особенно в тех местах, где проезжали наши путешественники, чуть ли не всю территорию. Лишь иногда то здесь, то там можно было заметить одинокую группу тяжелых на подъем хутий и услышать издали их неприятный, пронзительный крик, да изредка попадалась на глаза чета пугливых тохос, либо мелькала, мгновенно исчезая из виду, стремительная бихирита, и перепархивали в придорожных кустах прятавшиеся там крохотные томегины.
Чем дальше отъезжали путники от Ойо-Колорадо, тем все чаще то по одну, то по другую сторону дороги видели они усадьбы, окруженные кофейными плантациями, так называемые кафетали, бывшие, по крайней мере до 1840 года, единственными крупными хозяйствами в западной части Тьерра-Льяны. Мы имеем в виду местность, охватывающую округа Гуанхай, Гуира-де-Мелена, Сан — Маркос, Алькисар, Сейба-дель-Агуа и Сан-Антонио-де-лос-Баньос — прославленный зеленый сад Кубы, где в те времена землевладельцы заводили усадьбы не столько ради того, чтобы заниматься сельским хозяйством, сколько ради удовольствии разбивать сады и парки, благо высокие цены на кофе позволяли им подобное сибаритство.
Вопреки установленным на Кубе ab initio [64] границам земельных владений, эти великолепные поместья имели всегда правильную, чаще всего квадратную форму и отделились от соседних имений живыми изгородями из лимонных деревьев и прекрасными, искусной работы оградами, увитыми ипомеей и плющом. Ипомею обыкновенно предпочитали белоцветную; и на рождество, когда она распускается, ее белоснежные колокольчики ярко выступали на темном фоне зелени, оживляя своим видом окрестность, а воздух на протяжении многих миль бывал напоен их нежным и тонким благоуханием.
64
С самого начала (лат.).
Роскошные, комфортабельные господские дома не смотрели здесь друг на друга через широкие дороги, разделявшие соседние поместья, а скрывались в глубине усадеб под прохладною тенью древесных крон, там, где росли увешанные золотыми шарами спелых плодов густолиственные апельсины и соперничали друг с другом местные и заморские сорта лимонов и всевозможные сорта слив, где рядом с индийским манго раскинуло свои широкие листья хлебное дерево и где можно было увидеть и ветвистый тамаринд с его кисловатыми стручками, и гуанабано, на котором поспевали сердцевидные, удивительно
На дорогу выходили одни только ворота усадеб, или, точнее сказать, своего рода триумфальные арки, под чьей торжественной сенью должен был проследовать каждый, кто въезжал в широкую, обрамленную апельсинами и пальмами аллею, уходившую вдаль, туда, где, невидимый за густою зеленью деревьев, высился помещичий дом. Но если вы даже углублялись и на значительное расстояние внутрь поместья, то и в этом случае хозяйское жилье далеко не всегда открывалось вашим взорам, так как дорога к нему редко шла прямо: главная аллея обычно разделялась на два одинаковых полукружия, по одному из которых следовали приезжающие, а по другому — отъезжающие. С внешней стороны полукруглые аллеи бывали окаймлены живыми изгородями либо кустами кофейных плантаций, с внутренней же — декоративными посадками и цветниками, разбитыми в кругу, образованном обеими дорогами. Направившись по одной из них и не переставая дивиться красотам, которые открывались перед вами слева и справа, вы достигали наконец хозяйского дома и прилегающих к нему главных служб. Позади дома, в центре обширного хозяйственного двора, стояло здании лущильной мельницы, чаще всего не имевшее стен, а вокруг него располагались сушильни, тока, амбары, склады, конюшни, голубятня, птичий двор и соломенные хижины, где жили чернокожие рабы.
Был пятый час пополудни 22 декабря 1830 года, когда Леонардо и его друг, покрытые с головы до ног, так же как их усталые кони, тонкой красноватой пылью, увидели вдали межевые знаки кафеталя Ла-Лус — поместья, принадлежавшего дону Томасу Илинчете и отстоявшего в полулегве от местечка Алькисар. Тропическое солнце во всем своем великолепии клонилось к краю синего безоблачного небосвода, и целые снопы огненных лучей прорывались сквозь листву деревьев, росших по правую руку от дороги. Темные тени пальм на зеленой, пестревшей яркими цветами траве становились длиннее с каждой минутой; в неподвижном воздухе заискрилась пурпуром незримая доселе тончайшая пыль.
Пористая, гулкая земля, по которой ехали молодые люди, далеко разносила звонкий цокот лошадиных копыт, и потому, когда всадники приблизились к воротам усадьбы, привратник-негр давно уже успел выйти из небольшой каменной, под плоской крышей, сторожки, прилепившейся с левой стороны к воротим, и приготовился распахнуть их чугунные решетчатые створки перед гостями. Тотчас узнав обоих молодых людей, он приветствовал их теми восклицаниями и жестами, какими негры-рабы привыкли встречать своих господ:
— Батюшки! Да ведь это никак ниньо Леонардито! Приехали-таки, ваша милость! Вот радость-то, вот радость! И ниньо Диегито тоже пожаловали!
— Как хозяева, черномазый? Живы-здоровы? — спросил привратника Леонардо.
— Слава богу, все в добром здравии. Сеньориты с доньей Хуаной сейчас только воротились, на конный завод ездили. И как же это они с вами не повстречались?! А вы поезжайте пошибче, как раз их и догоните, до дома-то не близко. — И уже обращаясь к Леонардо, он добавил: — Ох, и рада же будет нинья Исабелита! А уж нинья Росита, — тут он повернулся к Менесесу, — и не говорите!
Молодые люди усмехнулись и направили коней по великолепной аллее, ведшей к дому хозяев; однако оба они, по какому-то странному совпадению чувств, втайне желали, чтобы этот отрезок пути оказался как можно длиннее: Леонардо страшился минуты, когда ему придется предстать наконец перед дамой своего сердца; он боялся, что в этот раз уже не встретит его, как, бывало, прежде, верная подруга и нежная возлюбленная, но что его ждет суровый судья, который безжалостно осудит его за легкомыслие и ветреность. По правде говоря, чувство, которое он теперь испытывал, скорое походило на стыд, чем на радостное ожидание встречи. Со своей стороны, Диего, для которого после целого года разлуки близился блаженный миг осуществления самого пламенного, самого заветного из его желаний — миг встречи с Росой в ее алькисарском раю, — Диего также хотел оттянуть наступление долгожданной минуты, чтобы хотя немного унять волнение сердца и не смешаться, когда надо будет чинно, с подобающей почтительному кавалеру степенностью приветствовать возлюбленную.