Сестры

Бут Пат

– Ты купила одну на презентации, а затем, придя домой, пожалела? Если так, то уверен, лучший выход – отправить ее обратно Ивэну Кестлеру и попросить его подобрать еще что-нибудь.

Желание Бисестера продать не ослепило его настолько, чтобы отказать в благоразумном совете такому клиенту, как Джули Беннет. Может быть, для Джули Беннет такой дилер, как Ивэн Кестлер, сделает исключение и возвратит деньги.

– Нет. Я хочу сделать это через фирму «Кристи».

– Хорошо, подвози как-нибудь, взгляну и прикину, сколько можно выручить.

– Понимаешь,

речь идет не об одной картине. У меня их сорок.

Джули взяла бокал с шампанским. Дельце становилось довольно веселым.

– О нет, дорогая мисс Беннет. Это опрометчиво.

Голос патриция вдруг стал внезапно подозрительным:

– Как, ради всего святого, удалось достать сорок картин Билли Бингэма? За них довольно крепко держатся.

– У Кестлера. Я купила всю его заднюю комнату. Можешь проверить у него, если есть желание. Я даже настаиваю на этом. Сегодня утром картины передали мне. К вечеру, если хочешь, они будут у тебя.

Фамильным девизом пятнадцатого графа Бисестера было «никогда не удивляться». Однако сейчас он не мог найти слов.

– Но зачем покупать сорок картин, а затем продавать все сорок?.. Я не вполне понимаю, какой в этом смысл.

– Я говорю совершенно серьезно. Все предельно просто. У меня есть сорок Бингэмов, и я прошу тебя продать их на аукционе. Ты ведь этим занимаешься, верно? У вас ведь аукционная фирма, не так ли?

Неужели Бисестер и «Кристи» опасаются взяться за эту сделку? Где же хваленая английская флегматичность?

Бисестер внутренне собрался, уловив скрытый упрек.

– Да, разумеется, мы могли бы продать их для тебя. Тут нет никаких вопросов. Но это же неразумно, тем более продавать все сразу. Подобная продажа тотчас собьет цену и вытолкнет товар с рынка. Тогда за них и гроша ломаного не выручить.

– Да, верно. Они пойдут почти задаром.

– Но ты, вероятно, заплатила за них немало денег. Полагаю, по меньшей мере пятьдесят тысяч долларов за каждую, исходя из того, что я слышал о сегодняшних ценах.

– На самом деле по сто тысяч.

– Ну, тем более. Я считаю, если вывалить все сразу, не выручить и части затраченного. Если по каким-то причинам у тебя нет желания обращаться к Кестлеру, то картины следует продавать очень осторожно, в течение длительного времени, и моли Бога, чтобы рынок смог их поглотить и чтобы художник остался в моде.

Бисестер полностью пришел в себя. Он ошибся, переоценив разум этой женщины. Совершенно очевидно, что, несмотря на свою коллекцию, она не научилась бизнесу картинами. Какой-нибудь делец здорово повеселится, выпустив из нее всю кровь.

Он продолжал:

– Попытаюсь объяснить, мисс Беннет, что в отношении новых художников, каким является Бингэм, цена искусственна. Дилер способен поддерживать цену на солидном уровне, только тщательно контролируя спрос и предложение. Если это удастся, он сможет поднять цены, создавая художнику имя. Если же сразу вывалить всю эту

кучу картин на рынок, цена резко упадет, и те, кто купил картины по пятьдесят тысяч, запаникуют, они тоже постараются сбыть свои картины. Это как с банком. Пропадает доверие – пропадает все.

Бисестер подумал, что ему удалось изложить положение вещей весьма доходчиво.

– Я отлично знаю всю эту чепуху, – сказала Джули Беннет, подставляя свою роскошную кормовую часть под струю пикантно расположенного крана. – Ты берешься продать их или мне обратиться в «Сотби»?

Упоминание о ненавистном конкуренте мгновенно привело в порядок разум Бисестера.

– Хорошо, мы можем. Мы можем продать их для тебя.

Он помолчал.

– Но ты потеряешь деньги, уничтожишь художника и, может быть, его дилера тоже.

По крайней мере, она не сможет сказать, что ее не предупредили.

– Именно это я и хочу сделать, – просто сказала Джули.

В баре «Карлиль» восхитительный «Перриер» в бокале Ивэна Кестлера отдавал каким-то угрожающим привкусом. Хотя для этого, казалось, не было никаких причин. В конце концов, его солнце сияло высоко в небе: репутация, банковский счет и все, что имело значение в этом мире, также были на высоте и нежились в теплых лучах. Действительно, он не мог припомнить времени, когда дела обстояли бы лучше. Не похоже, чтобы англичанин разыгрывал спектакль, но слова Бисестера прозвучали, как слова человека в плаще из романа Ле Карре – плащи, кинжалы и нашептываемые угрозы. Бар «Карлиль» мало подходил на роль места для обмена секретами, но ему предстоит услышать, как было сказано, нечто секретное. Боже, думал Ивэн, эти секреты… Ему совершенно не хотелось получать грустные известия в день рождения.

Раскрасневшийся Бисестер появился точно в назначенное время. Сев, заказал сухой мартини и выложил на стойку бара номер «Файнэншл таймс». Цвет бумаги соответствовал цвету его щек.

– Привет, Ивэн.

Ивэн молча смотрел на него. И удивительное дело – неприятно скрутило живот. Что же, черт возьми, Бисестер хотел сказать ему?

– У тебя крупные неприятности, Ивэн. Очень большие. Джули Беннет сказала, ты продал ей сорок Бингэмов. Она вчера мне звонила поздно вечером – хочет, чтобы «Кристи» продала все картины одним лотом на ближайшем аукционе. – Любое время после ленча для таких, как Генри Бисестер, считалось «поздним вечером».

Отпив полпорции мартини, он искоса посмотрел на Ивэна Кестлера. Трудно было подложить бомбу более крупного калибра.

– Что? – спросил Ивэн.

– Ты дал ей возможность купить сорок Бингэмов, не оговорив в контракте ограничений на перепродажу?

Вопрос, заданный Бисестером, как ничто иное подтвердил, что весь этот кошмар – правда.

– Она не может сделать это! – воскликнул Ивэн.

– Если нет контракта, а картины у нее, она может поступать с ними как ей заблагорассудится.