Сестры
Шрифт:
– Я беру их все, Ивэн. Все до одной.
– Что?
Не веря своим ушам, он уставился на нее.
– То, что слышал, Ивэн. Я сказала, все до одной.
Он поднял вверх обе руки.
– Нет, Джули. Нет, нет. Никоим образом. У нас сорок картин, и нужно удовлетворить запросы других клиентов.
– Я беру все сорок по сто тысяч долларов за каждую.
– Ах! – снова проговорил Ивэн. – Ах.
Четыре миллиона долларов. Такая сделка делает более чем реальной покупку картин у герцогини Альбы. Их ему предложили несколько дней назад – замечательный Гойя, восхитительный Веласкес. Пришлось отклонить предложение из-за недостатка средств. Но четыре миллиона позволят ему совершить сделку десятилетия – что еще может быть столь удачным,
– Если согласен, могу выписать чек прямо сейчас. Сию минуту, в обмен на твою расписку в получении чека и письменное обещание выслать мне сорок картин Бингэма сразу же, как только сможешь передать их моему агенту.
Всю свою жизнь Ивэн Кестлер довольно быстро обделывал свои дела. Но так быстро он действовал впервые. Его маленькая рука выстрелила вперед и схватила руку Джули Беннет.
– Идет. Договорились, – сказал он.
Вместе они прошли в большую комнату, где присутствовавшие наслаждались десертом.
Когда самая раскупаемая писательница выписывала чек Ивэну Кестлеру, используя вместо стола плавные контуры бронзовой скульптуры Жана Арпа, созданной в 1960 году, никто не попытался возразить, хотя каждому хотелось узнать – что же такое она покупает?
– Ты уверена, что все будет в порядке там, у двери? Похоже, что здесь потребуется паспорт.
Люси Мастерсон с подозрением смотрела из лимузина на недружественный уличный ландшафт западного Лос-Анджелеса.
– Не беспокойся. Том Круизе сегодня утром звонил Хелене. Вахтеру передано мое имя. Даже если он не найдет его, думаю, мы сможем пройти. Один-два человека в этом городе, надеюсь, узнают меня, Люси.
В этом был скрыт мягкий упрек. Существовал миф: чтобы попасть в ночной клуб Хелены Каллинианиотис, нужно было лично знать ее. Однако существовали исключения, доказывавшие справедливость правила. Внешность Джейн «сегодня» была настолько популярной, что она могла бы влететь в дверь на облаке всеобщих поздравлений, демонстрируя, что в этом городе дружба была явлением мгновенным.
Закат врезался в воды Серебряного озера. Они продолжали держать курс на запад. Джейн вытянула ноги под переднее сиденье и глубоко вдохнула ночной воздух дымных пригородов Лос-Анджелеса. Прежде ей не доводилось бывать в ночном клубе Хелены, имевшем репутацию одного из самых элитарных, посещение которого доказывало всему миру, что теперь она действительно принадлежала к обладателям зеленых карточек голливудской команды высшего ранга. По пятницам у Хелены присутствовавшие делились на две категории: тех – кто глядел, и тех – на кого глядели; не вызывало сомнения, что Джейн относилась ко второй категории.
– Как, черт возьми, ей удалось достичь того, что все буквально давятся, чтобы пробиться сюда? Она же не была исполнительницей танца живота или чего-то в этом роде?
– Думаю, что Никольсон могла бы создать ночной клуб хоть на моей заднице.
– Наверняка. Маленький зальчик для маленькой кучки людей с большими претензиями. Он может быть забит до отказа, если появятся разини и зеваки!
Люси рассмеялась.
– Да, что-то подобное было у Лоу Адлера, где они все торчали (комната над Рокси, которую называли «Над Рокси»). Отличная, надо признаться, была дыра. У многих были декоративные спичечные коробки с надписью «Красивая жизнь – лучшая месть». Меня такая жизнь, как у них, не привлекала. Тараканы и те жили лучше.
– Что и говорить, долгое время у них не было даже лицензии на торговлю спиртным.
– Лучше бы им перехватить некоторых из друзей Хелены – любителей покататься на попутном, и потому бесплатном, транспорте. Интересно, будет ли там эта Деми Мур. Да, она мне приглянулась.
– Тебе придется отбить ее у Эстебез.
– Для разнообразия рассчитываю на тебя, дорогуша. Теперь, когда ты свободна, можно немного и повеселиться.
Джейн вздохнула. Это правда. Она свободна и иногда раздумывала над тем, что же такое
Для такого человека, как он, подобные фотографии оказались величайшим потрясением. Но где же его великое сострадание, его добродетель, способность прощать и понимать, которая, как ей казалось, составляла суть его личности? Он ворвался в дом и обращался с ней так, словно ее вина была бесспорно доказана. Видя его предвзятость, она не стала доказывать свою невиновность, а затем отказалась от него. Теперь, как уже случалось тысячу раз за последнее время, она вновь задавала себе один и тот же вопрос: «Правильно ли она поступила?» Она могла бы написать ему письмо и объяснить происшедшее, приложив еще одно – от Люси, с ее объяснениями. Но гордость не позволяла, а с течением времени такой шаг становился все более и более невозможным. Иногда в голову приходила мысль, что такой человек, как Роберт Фоли, не для нее. Он был педантом и жеманным, как женщина; он заблудился в викторианском морализме, и его эгоистическая погоня за совершенством, в котором, к сожалению, не хватало человеколюбия, всепоглощающая тяга к истекающей кровью человеческой толпе, как ей казалось, лишала его способности понять слабость и несовершенство одной простой смертной души. Она молода, необузданна, только что оседлала тигра, именуемого успехом, и такой человек не мог совладать со всем этим. Ей не нужен отец-опекун, неустанно читающий мораль и не способный предаваться радостям, возлюбивший бедность и боль, которые ей ни к чему. Ей нужны молодость, развлечения, жизнь, легкомыслие… и твердое, мускулистое тело Роберта Фоли, вдавливающее ее в горячие простыни посреди тишины каньона. В этом-то все и дело: разум говорил одно, а сердце – другое.
– Здесь?
– Думаю, да.
Снаружи ничто не говорило, что здесь размещался самый престижный ночной клуб в Лос-Анджелесе. Оштукатуренная, белого цвета будка без объявлений возвышалась среди невыразительных витрин магазинов. Автостоянку тем не менее нельзя было назвать мечтой отшельника, поскольку она была забита лимузинами, плотными шоферами, мускулистыми помощниками и очередью из машин. Время от времени кто-то отделялся от группы и направлялся проверить, пройдет ли он тест у входной двери. Кивок головой открывал доступ к молоку и меду Канаана. Отрицательное покачивание головы – и бесцеремонное выкидывание в страну отбросов.
– Подожди нас здесь, Луи. О'кей?
– О'кей, мисс Каммин. Я встану вон там, под фонарем.
Около двери отчаявшийся, вспотевший человек в ковбойских ботинках пытался объяснить вышибале, стоявшему при входе, что он некто, кого должны знать в этом заведении.
– Послушай, ты видел Транси с Билли Хартом? Я написал сценарий для этого фильма. Билл сегодня здесь? Он приводил меня сюда. Может быть, мне следует зайти и позвать его. Верно?
– Сегодня мистера Харта не было.
Лицо человека просветлело от этого известия.
– Что ж, очень плохо, потому что он действительно мой близкий друг. Мы прошли с ним длинный путь. Он сказал, что мне нужно приехать и поговорить с Хеленой. Она здесь?
Низкий, прокуренный голос Хелены тяжело прорезался в ночном воздухе:
– Послушай, дорогой мой. Если я не знаю тебя, тогда тебя не пропустят. Все предельно просто. А я говорю – я тебя не знаю.
– Но Билл…
– Его здесь нет. Что ж, если ты хочешь прийти с мистером Хартом, тогда он сможет представить тебя мне, я буду знать тебя, и после этого ты сможешь посещать наш клуб. Поэтому давай, прогуляйся под дождичком, о'кей?