Северная война
Шрифт:
После очередной чарки Петр поведал и про причины отступления войск с противоположного берега Наровы:
— Побоялись мы с Борисом Петровичем попасть в «клещи»! С запада подходит корпус Шлиппенбаха, которому король Карл выделил дополнительные силы: теперь у генерала восемь тысяч гренадеров, две тысячи кавалерии, да полевая артиллерия — весьма неплоха. А с тыла могут ударить войска, расположенные в самой крепости. У нарвского коменданта — полковника Горна — еще под ружьем полторы тысячи солдат… Вот мы подумали-подумали, да и решили убраться — подобру-поздорову. В следующем году (а может, и через год-другой) подойдем уже в эти земли прибалтийские сразу тремя корпусами — по двенадцать — пятнадцать тысяч бойцов в каждом. Первый корпус будет вдумчиво разбираться с частями Шлиппенбаха, второй будет штурмовать Юрьевскую твердыню, а третий — Нарвскую…
«Ну надо же — какой потрясающий прогресс! — умилился (практически до слез!) сентиментальный внутренний голос. — Еще два-три года назад сама мысль об отходе — так и не вступив с противником в реальную схватку — даже на версту не приблизилась бы к царской голове… Растет (как государственный и политический деятель!) Петр Алексеевич, ох, растет!»
Петр принялся старательно набивать табаком свою курительную голландскую трубку, кивнув головой Шереметьеву — словно бы приглашая того присоединиться к беседе.
— На военном совете решили перейти Нарову и крепко оседлать восточный берег, — с видимым удовольствием продолжил Борис Петрович царский рассказ. — Мост, что соединял Нарву и Иван-город, мы уже разрушили. На специальных плотах спустили вниз по течению пару пушек, вытащили их на каменистую косу, что раскинулась перед самым мостом на берегу восточном, да и разнесли тот мост — на мелкие камушки… Сейчас у всех бродов через реку расставим артиллерию и солдатские стрелковые батальоны. Нельзя допустить, чтобы гренадеры Шлиппенбаха с ходу форсировали Нарову. А дня через три-четыре дожди начнутся сильные, вода, непременно, поднимется в реке…
— Юродивый предсказал или гадалка цыганская? — криво улыбнулся Егор.
— Не тот и не другая! — Шереметьев на шутку не откликнулся, оставаясь совершенно серьезным. — А поясница моя простуженная да колени подагрические… Так вот, после подъема речной воды Шлиппенбах наверняка встанет лагерем на своем берегу, а мы — на своем. Возьмем в полную блокаду Иван-город. Если, конечно, удастся полностью перекрыть шведам, засевшим в Ивангородской твердыне, возможность получать порох и продовольствие через Нарову… До конца лета простоим здесь, перестреливаясь через реку со Шлиппенбахом. Будем бросать зажигательные гранаты через крепостные стены. Сдастся Иван-город к середине сентября — хорошо. Тогда заселим сию крепость надежным гарнизоном, начнем строительные работы. Уже по зимникам завезем припасы — съестные да огневые. Ломовые единороги — для будущей осады Нарвской крепости… Не удастся захватить Иван-город? Тоже ничего страшного. Отойдем на зимние квартиры — в Псков да Новгород. Будем старательно готовиться к будущей весенней кампании…
— А у тебя, Александр Данилович, какие планы? — поинтересовался Василий Волков.
— Я хочу уже завтра, если Петр Алексеевич, конечно, разрешит, отъехать на восток — вдоль берега балтийского, — озабоченно нахмурившись, сообщил Егор. — Опаздываю я нынче. Очень уж долго провозились с этим зловредным Лешертом. Александровский полк, ведомый Андрюшкой Соколовым, скорее всего, уже вышел к деревне Назия, что расположена в дальних ижорских землях. Ждут они меня, братцы, надо торопиться! А от Иван-города до этой Назии — верст триста будет, если не больше. Дай бог, дней за восемь-девять управиться… Как, мин херц, отпустишь меня?
— Не только что отпущу, но и сам с удовольствием проедусь с тобой! — ответил Петр, окутанный густыми клубами табачного дыма.
— Как же так, государь? Мы же с тобой договаривались! — демонстративно расстроился Шереметьев. — Стар я уже — в одиночку командовать серьезным войском! Я же рассчитывал на тебя! Уж так рассчитывал… Да и дорог-то там путных нет, на карете не проехать. А ты же, государь, не создан для верховой езды…
«Хитрый сукин сын! — саркастически усмехнулся недоверчивый внутренний голос. — Это он просто Ваньку валяет. А на самом-то деле рад-радешенек. С царем-то не забалуешь, не подремлешь в тенечке — в день жаркий… А теперь — намечается лафа полная, бесконтрольная. Да вряд ли Иван-город сдастся к середине сентября…»
Петр, которому в голову, очевидно, пришла та же мысль, только отмахнулся от генерала небрежно, мол: «Пой, ласточка, пой!» — и обратился к Волкову:
— Давай, Вася, начинай собираться! Тоже поедешь с нами, да драгун отбери — человек сорок — пятьдесят, из тех, что понадежнее. Антошку Девиера и Ваньку Солева тоже прихватим с собой. Да, и лошадку подбери мне — высокую в холке да спокойную…
«Намучаетесь вы с ним! — насмешливо предрек недоверчивый внутренний голос. — Тут уважаемый Борис Петрович полностью прав: всадник из царя — аховый! Какие там — восемь-девять дней? Хорошо еще, если за две недели доберетесь до Назии… Иван Солев здесь? Это хорошо, значит, срослась у мальчишки сломанная ключица. А что еще за Девиер такой? Знакомое имя, где-то уже слышанное…»
На следующее утро выехали сразу после торопливого завтрака, под бодрые пушечные и ружейные залпы:
это полки Шереметьева старательно отгоняли от речных бродов настырных гренадеров Шлиппенбаха.
— Ты уж, Борис Петрович, сразу же не впадай в спячку! — прощаясь, погрозил царь генералу пальцем. — Знаю я тебя, борова ленивого. Хоть изредка беспокой шведа…
— Не сомневайся, государь! — истово перекрестился Шереметьев. — Устроим мы этому Шлиппенбаху — баню русскую, жаркую…
Тронулись, выстроившись в длинную цепочку, вдоль речного русла — по вполне наезженному проселку, который образовался при регулярной транспортировке до Иван-города самых разных грузов, доставляемых морем к устью Наровы. Через три часа неторопливой рыси, преодолев немногим более двадцати верст, отряд выехал на Балтийское побережье.
Над морской гладью безраздельно царил полный и благостный штиль, шведских кораблей на горизонте не наблюдалось, летнее жаркое марево безжалостно и планово наступало со всех сторон. Только черные головы и тела балтийских тюленей мелькали в спокойной воде тут и там…
— Все, делаем привал! — зло скомандовал Петр, небрежно смахивая со лба крупные капли пота. — Всю задницу себе отбил! Антошка, помоги слезть с лошади!
К царю бросился высокий и тоненький юноша (визуально — лет семнадцати — девятнадцати), одетый в обычный темно-зеленый дворянский охотничий костюм, лицо у молодого человека было смуглым и породистым: прямой нос, высокий лоб, острый подбородок, широко расставленные, темные миндалевидные глаза.
— Кажется, я этого мальца — с испанскими или португальскими корнями — видел в голландском Амстердаме, на одной из тамошних верфей. Вертелся этот юноша активно вокруг царя, глазки ему строил, — пробормотал себе под нос Егор, спрыгнул с коня и завертел во все стороны головой: — Солев! Быстро ко мне!