Северная война
Шрифт:
— Ну-ка, Алексашка, дай-ка мне твою трубу! — заинтересованно попросил Петр, потерявший свою оптику где-то в островных разноцветных камышах.
Через минуту-другую он восхищенно выдохнул:
— Вот же чертовка! Она что же, всегда разгуливает в мужском костюме?
— Так точно, государь! — с непонятными интонациями в голосе доложил Соколов. — В штанах, в морской треуголке, что сняли с мертвого шведского шкипера, в высоких сапогах и с длинной шпагой на боку. Действительно — чертовка… Не полагается женщин держать на корабле, примета плохая! Да Алексей Иванович Бровкин — нынче капитан полноправный, с ним не поспоришь…
На борту фрегата и на самом деле красовалась
— Государь! На вверенном мне корабле — все спокойно! Никаких конфузий и нарушений установленного порядка не произошло! Доложила — вахтенный офицер, помощник капитана, Луиза де Бровки!
— Мадам! Я поражен — в самое сердце! — начал рассыпаться в неуклюжих любезностях всегда немного грубоватый Петр. — Никогда не думал, что нежным женщинам так может идти обычная мужская одежда…
Егор, пользуясь тем, что Петр был плотно занят с герцогиней увлекательным разговором, полным взаимных цветастых комплиментов, тихонько прошел на капитанский мостик, где одиноко скучал Алешка Бровкин, тепло поздоровался с другом, после чего спросил:
— Что там наш басурман арестованный? Ты передал его Андрею Виниусу? Как этот Аль-Кашар вел себя в дороге?
— Так точно, Александр Данилович, передал — в городе Туле. Виниус как раз собирался ехать в Пермь, а оттуда — в Березняки, где имеется крепкий острог с очень строгими порядками. Виниус обещался взять с собой и нашего турецкого гостя. Аль-Кашар же в дороге себя вел очень тихо и спокойно: не дергался, все молчал да перебирал свои нефритовые четки, а по утрам и вечерам усердно молился на своем квадратном коврике — попой вверх…
Еще через три с половиной часа, когда на борт поднялись все члены отряда, сопровождавшего царя в этом уже завершившемся сухопутном путешествии, Алешка Бровкин, дав команду на отплытие, спросил у Петра:
— Государь, пойдем к Ниеншанцу на всех парусах? Или чуть поплаваем, не торопясь, присмотримся к берегам, послушаем рассказы знающего человека?
— Давай поплаваем, конечно! — загорелся царь. — А что это еще — за «знающий человек»?
— Прохор Погодин, кто же еще! Он тут все-все знает, плавал много раз — на шведских кораблях и парусных лодках. Так звать его?
— Зови!
На капитанский мостик (обычный невысокий помост на корме фрегата) по короткой лесенке поднялся высокий и очень худой человек средних лет — с невероятно виноватым лицом и бегающими, очень испуганными глазами. Человек неподвижно замер перед царем, низко склонил голову и обреченно промолвил:
— Вели голову мне рубить, государь! Черт попутал…
— Ладно, Прохор, забыли о былом! — веско промолвил царь. — Отслужил ты знатно, полностью прощаю тебе предательство прошлое! Сегодня же письмо отпишу в Новгород, чтобы освободили всех твоих домочадцев, да и имущество чтобы полностью вернули — со скотиной вместе… Ну, расскажешь подробно — нам с генерал-майором — о невских краях?
— Расскажу, государь!
— Алексашка! — позвал Петр. — У тебя карта датского шкипера Лаудрупа с собой? Тогда доставай ее, перо и чернильницу приготовь. Будешь сверяться, исправления вносить всякие, дорисовывать! Ты для удобства-то чернильницу на шею себе повесь — на цепочке…
Фрегат «Луиза», снявшись с якорей, бодро
— В устье Невы, государь, всегда было очень многолюдно. По крайней мере последние лет двести — точно.
И русские часто посещали сии места, и шведы, да и чухонцы финские. Как же иначе? Места эти — страшно рыбные! Осетры здесь ловятся — волжских да азовских ничуть не хуже, лосось знатный, сиг озерный, жирный, минога, корюшка… Сейчас, если посчитать хорошенько, то наберется деревенек тридцать пять жилых, если не больше. А если бы не наводнения страшные, которые частенько случаются в этих местах, то еще и больше было бы. Гораздо больше…
— Что, действительно бывают сильные наводнения? — спросил Егор, макая кончик гусиного пера в чернильницу.
— Очень сильные, господин генерал-майор! — уважительно ответил Прохор. — Скоро будем проплывать мимо развалин одного графского поместья, сами все поймете… Итак, мы идем по Малой Неве, по правую руку остров. В последнее время русские называют его Васильевским. Вон, видите серые домики невеликие? Это русская деревня, прозывается Рыбные тони. Там, по берегу, действительно выстроены рыбные тони — деревянные запруды: Александровские и Олферовские. Первые рыбацкие тони, говорят, возвели в этом месте еще раньше 1500 года… Верстах в трех от Рыбных тоней, прямо на стрелке острова, находится финская деревня Хирвисари. Теперь про остров, что виден слева по курсу. Называют его — Фомин остров. («Петроградская сторона!» — отметил про себя Егор.) Там есть две большие деревни: русская прозывается — Мишкино, финская — Коргиссари. В Мишкино даже возведена настоящая часовня. А в Коргиссари выстроены большие и дельные коптильни, где коптят не только рыбу, но и птицу — в основном гусей и лебедей, утками же брезгуют. Тут весной и осенью такие птичьи стаи останавливаются на отдых — бесчисленные. Все вокруг кишмя кишит… Эту вкусную копченость потом увозят торговыми кораблями в западные страны, вместе с рыбой конечно же, да нерпичьими шкурами и жиром, из которого потом мыло делают. На Фомином острове также имеется самый настоящий постоялый двор — для путников, проплывающих по реке. Принадлежит он какому-то дворянину ливонскому…
— Надо же — какое бойкое место! — удивленно покрутил головой Петр. — Я-то думал, что тут глухомань нетронутая, дикая…
Когда фрегат миновал стрелку Васильевского острова, Погодин уверенно махнул рукой налево:
— Вон — островок невеликий! Чухонцы его Заячьим кличут… Посмотрите-ка, господа, на него в свои подзорные трубы.
— Ох ты, какой мощный фундамент! — поразился Егор. — Как будто на этом месте целый дворец стоял раньше! — А про себя подумал: «Петропавловская крепость именно в этом месте и стояла — в моем двадцать первом веке».
— Ну, дворец не дворец, но усадьба — очень даже и великая! — пожав плечами, поведал Прохор. — Это бывшее «Веселое поместье» шведского графа Стенбока. Очень уж любил сей граф это местечко: денег не жалел, обустраивался на века… А в 1691 году было здесь наводнение великое, все строения и смыло высокой водой, жители потопли, один только Стенбок и спасся. Но после этого полностью разлюбил граф свое «Веселое поместье» и уехал из этих краев навсегда. А само место тут же и переименовали — в «Чертово поместье»… Ага, посмотрите-ка направо! Эта деревенька называется Конау. Потому что принадлежит шведскому ротмистру Конау. Хозяйственный мужичок, ничего не скажешь! Коров и коз породистых завез из Швеции, теплицы завел остекленные…