Северные новеллы
Шрифт:
— Ребята! Смотрите! — вдруг прокричал геолог, сидевший с левого борта.
Самолет переваливал лысую и округлую, как мяч, сопку. Камень да редкие островки стланика-кедрача, похожего на кустарник, покрывали вершину. По ней, напуганный самолетом, мчался рослый сохатый.
Пилоты, как и геологи, были молодыми парнями, и им захотелось поозоровать. Они перевели самолет в пикирование. «Аннушка» понеслась на зверя. Сохатый заметался из стороны в сторону. Машина ближе, ближе... И тогда храбрый, грозный зверь вскинулся на дыб- ки и резко ударил передними копытами воздух: «Уйдите! Со мною связываться не советую!» Самолет взмыл к солнцу в десяти метрах над головою лося.
Изредка внизу мелькали дикие олени и снежные бараны. Эти звери очень пугливы. Сломя голову мчались они прочь с открытого места и исчезали в таежных дебрях или под выступом скалы.
Половина пути осталась позади, когда тот же глазастый геолог, который заметил сохатого, прокричал:
— Медведица!.. Да не одна! С медвежонком!..
Звери бежали вдоль обширной речной косы.
Скрыться им было негде: недавний свирепый пожарище выжег тайгу на десять верст в округе. Ни деревца, ни завала — все сожрал огонь. Медведица могла бы спастись, переплыв Колыму, на том берегу пожар не разбойничал, там стояла тайга. Но, видно, не решилась мать плыть с детенышем в быстрых ледяных струях реки...
— Парни! Эврика! — сказал глазастый геолог, видно, непоседа и заводила.— Захватим медвежонка, а? При отряде до конца полевого сезона жил бы. Нам забава, хоть какое-то развлечение. Ведь там, куда мы летим, нет ни кино, ни танцев...
Все с надеждой посмотрели на начальника отряда: ему решать. Начальнику отряда было двадцать три года. У него тоже загорелись глаза.
— Поговорю с пилотами,— сказал он и по груде вещей пробрался к пилотской кабине.
Командир экипажа не упрямился.
— Что ж, здесь полоса неплохая, можно сесть,— сказал он.— Только вы рот на замок. Ясно? Мое начальство узнает — шею намылит.
— Мог бы и не говорить. Не маленькие.
Машина заложила крутой вираж и зашла позади бегущих зверей. Они бежали не шибко, потому что медведица то и дело возвращалась и подгоняла ударами передних лап толстенького, выбившегося из сил детеныша.
Когда самолет, снизившись до предела, поравнялся со зверями, мать легла на спину и замахала всеми лапами одновременно, как бы отгоняя машину, а малыш зарыл морду в песок, закрыл передними лапами глаза, все же остальное торчало наружу.
Самолет взмыл ввысь, описав дугу, сделал новый 'заход. И медведица не выдержала натиска грохочущего крылатого чудовища, бросив на произвол судьбы детеныша, бешеным галопом пересекла песчаную косу Колымы и с резвостью донского скакуна припустилась по гари. А медвежонок еще глубже зарыл морду в песок, накрыл передними лапами голову...
Когда самолет делал третий заход, медведица виднелась крошечной рыже-бурой точкой на фоне черной, выжженной земли. Детеныш, словно неживой, продолжал лежать в прежней позе. Он не пошевелился даже тогда, когда Ан-2 приземлился рядом с ним.
Дверца багажного отделения распахнулась. На песчаную косу, кто с ватником в руках, кто с порожним рюкзаком, один за другим повыскакивали геологи.
— Справа, справа заходи! — крикнул начальник отряда.— Путь к гари отсекай!..
Излишней была эта предосторожность: малыш не собирался бежать. Он крупно дрожал всем телом. Ростом зверенок был с дворняжку среднего размера.
Начальник отряда накрыл его ватником, прижал к земле. Медвежонок по-собачьи завизжал, заскулил, тонко заревел. Его затолкали в брезентовый рюкзак и понесли к самолету. Он брыкался в плотной материи и беспрестанно ревел.
Людям вдруг стало смешно. Смеялись, хохотали все: геологи, начальник отряда, командир экипажа, штурман.
В молодости люди бывают жестокими, потому что еще не страдали сами и не научились сострадать.
И никто не видел, что из-за черного, покрытого пеплом бугорка, прижавшись к земле, за ними наблюдает медведица. Когда самолет сел и пугающий гул двигателя затих, могучий инстинкт материнства властно заставил ее вернуться к детенышу. Но отбить его она не решилась. Медведица была пуганая и знала назначение коротких, поблескивающих вороненой сталью предметов, висевших у людей через плечо. Эти предметы изрыгали смерть. Из них люди убили прошлой осенью самца, который ухаживал за ней, а месяц назад и сама она получила браконьерскую карабинную пулю. Вот если бы был один человек... А с таким количеством врагов ей не совладать...
Ан-2 коротко разбежался и взлетел с плененным медвежонком. Когда самолет скрылся за сопкой, мать вышла из своего укрытия. Сначала она обнюхала то место, где лежал детеныш, затем рубчатые следы, оставленные бахилами. Они резко пахли резиной. Зверь крепко запомнил этот запах. Вытянув шею, он длинно, грозно проревел. Его налитые кровью глаза были устремлены на вершину сопки, за которую нырнул самолет.
II
Четыре дня и ночи звереныш беспрестанно ревел. Он сидел, точнее, рвался на привязи, на веревке, привязанной к стволу лиственницы, лапой выбивал миску с тушенкой, гречкой или разбавленным концентрированным молоком. Не успеет геолог отдернуть руку — острые коготки раздерут штормовку, оставят на коже глубокие царапины. После трудного маршрута надо бы хорошенько выспаться, да какой там сон, если за тонкой брезентовой стенкой палатки ревет, хрипит от удушья медвежонок. Парни прозвали его Ревуном. Они уж и не рады были, что связались с ним.
На пятый день Ревун неожиданно замолк. Видно, выдохся. Маленькие, захлестнутые тоскою глазки оглядывали реку, тайгу, дальние сопки, но не задерживались ни на палатке, ни на людях. Он с аппетитом поел, но ласки по-прежнему не принимал, бросался на каждого, кто приближался.
Когда геологи ушли в маршрут, медвежонок попытался освободиться от ненавистной ему веревки. Он занимался этим делом и при людях, но безуспешно. Грыз зубами, но она не поддавалась, крепкие капроновые нитки только растягивались, а не рвались. Она больно впивалась в горло, душила. В отчаянии Ревун повернулся мордой к стволу, натянув веревку, замотал головою. И вдруг неплотный ошейник скользнул по ушам, скулам и упал на мох. Детеныш недоуменно посмотрел на капроновую петлю. Слабенький разумом, он так и не понял, что освободился из плена. Рванул мнимую веревку. А веревки-то не было! Кубарем покатился под откос, пропахал мордой землю. И только теперь догадался: свобода! И опрометью побежал в тайгу.
Бежал Ревун долго, шелковистая шкура залоснилась от пота. Выбившись из сил, прилег передохнуть. Тук- тук-тук — дробно билось сердце, словно звереныш грудью прижал к земле птаху. Поднялся. А куда дальше идти?.. Непонятно. Раньше мать его водила, перед глазами всегда мельтешили ее мохнатые ноги. Заиграется, бывало, отстанет — мамка рявканьем подзовет его. Или сама вернется, по морде лапой — хлоп! Шали, мол, да знай меру.
Медвежонок длинно, тонко проревел, подзывая мать. Он думал, что она здесь, в тайге, где-то рядом. Но она не появилась и не откликнулась знакомым басовитым рявканьем.