Северные новеллы
Шрифт:
Мать всегда мать... Посмотрите на ту вон самочку, что завалилась на бок на льдине, подставив детенышу все свои четыре сосца. И поза, и полузакрытые глаза, и слегка подрагивающий ласт — все говорит о наслаждении, истоме кормящей матери. И рожает она в муках. Крепко опершись передними ластами о лед, она корчится, извивается от боли, все заглядывает вниз: не появился ли детеныш? Новорожденный вылетает на льдину подобно тяжелому ядру. Мать трет пуповину бивнем, пока не перетрет ее. Потом моржиха моет новорожденного в океане. Стаскивает в ледяную воду, полощет, как тряпку, а затем затаскивает обратно. Моржонок жалобно кричит...
А вон слева, возле самой кромки дрейфующих льдов, два самца что-то не поделили. Они с ворчанием плавают в полынье, внезапно начинают реветь, трубить, бить ластами по воде. Изредка то один, то другой бросается в атаку, всаживает клыки в бок или шею противника, лупит ластой по морде. И не дают друг другу возможности выбраться на льдину. А, ясно! На льдине самочка.
Вот она, извечная причина раздора. Что ж, и между людьми такое случается...
В каждой группе, в каждой группке, как бы мала она ни была, всегда есть морж-сторож. Он не смыкает глаз ни на минуту, охраняя дремлющих сородичей. Так солдат стоит на часах, оберегая жизнь и покой своих товарищей, спящих в казарме.
Наблюдать за моржами можно бесконечно, не надоест, но мне нынче выходить в ночную, перед работой надо бы отдохнуть; я послал воздушный поцелуй Варваре Терентьевне и взялся за капроновую веревку, намереваясь поднять якорь.
Громкий трубный рев, звук опасности, раздавшийся почти одновременно из разных моржовых групп, заставил меня насторожиться. Ревели самцы-сторожа. Звери проснулись, заволновались, закрутили лысыми головами. И все посмотрели в одну сторону, туда, где на льдине, крайний в стаде, отдыхал молодой морж. Я прикрыл ладонью глаза от солнца, изрядно надоевшего и шпарившего почти с одинаковой яркостью круглые сутки. Ах, вон в чем дело! С противоположной стороны на льдину, для маскировки прикрывая дегтярный нос правой лапой, из океана выбирался белый медведь.
В том, что я увидел белого медведя, не было ничего поразительного. За полтора года буровики вдосталь насмотрелись на них, особенно голодной зимою, когда владыки Арктики в поисках пищи выгрызали заледеневшие объедки на свалке, как нищие в ожидании подаяния, подолгу стояли возле двери барака. Лошадь, завезенная на остров, думаю, удивила бы нас больше белого медведя.
Поразительно было то, что я увидел грозного зверя в деле, на охоте. Разве что житель глухой эскимосской деревни, затерянной на побережье Ледовитого океана, может похвастать такой удачей.
Эскимос, навестивший буровиков поздней осенью (он приехал на остров промышлять песцов), однажды был свидетелем охоты белого медведя на моржа и рассказал нам об этом.
Хищник увидел самочку и детеныша, отдыхавших на льдине у подножия высокого тороса. Умный зверь не пошел в лобовую атаку: мать с малышом, заметив опасность, успеют нырнуть в океан, а в воде моржи ловчее медведя, явно уйдут от преследования. Он предпринял другой, более надежный прием охоты. Сделал большой крюк, обогнул дремлющих животных, зашел к ним с тыла, с подветренной стороны. Всаживая мощные когти в ледяные выступы, залез на торос. Прыжок с высоты на самку был дерзок, внезапен. Клыки впились в толстый сытый загривок, и почти одновременно медведь нанес ужасающей силы удар лапой по черепу. Моржиха ткнулась клыкастой мордой в лед, даже ластой не дернула. Детеныш не успел допрыгать до воды, был настигнут возле кромки и убит таким же способом.
Но подобный маневр здесь не годен: льдины, на которых лежали моржи, были плоские, как столы, торосы начинались лишь мили за три от берега.
На какую же хитрость пойдет белый медведь, чтобы добыть моржа? Да и решится ли он напасть? Силы этих зверей одинаковы; в редких схватках, как правило, и победитель гибнет от ран. Готовые всегда дать врагу отпор, они могут быть рядом и как бы не замечать друг друга; точнее, как однажды сказал прекрасный писатель-натуралист Ричард Перри, они находятся в состоянии «вооруженного нейтралитета». Если уж и отважится медведь напасть, то не на взрослого самца. Детеныша добудет, неопытного, молодого, ну, самку может задрать. Очень странно и непонятно ведут себя в подобной ситуации грозные самцы. Они не отгоняют хищника заранее, словно ожидая, что он сам одумается и оставит стадо в покое. Самец бросается на врага слишком поздно, когда их сородич, сдавленный железными тисками когтистых лап, бьется в предсмертных судорогах...
Сейчас медведь своей жертвой избрал молодого самца. Я впился глазами в хищника. Мелькнула мысль выстрелом в воздух отогнать зверя, помешать кровавой охоте. Карабин лежит в байдаре. И тотчас пришло в голову иное: я не имею никакого права вмешиваться в неведомую мне жизнь арктических животных. Она идет по своим законам. Грубое вмешательство человека в природу приводит к трагическим последствиям, невосполнимым потерям. В наше время это аксиома, а она, как известно, не требует доказательств.
Между тем медведь ловко забрался на льдину. Это был здоровенный самец; вскинувшись на задние лапы, он был бы ростом не менее трех с половиной метров. Молодой морж приподнялся на передних ластах, вытянул шею, уставился на врага. Если медведь сразу ринется в атаку, тот успеет допрыгать до воды, и тогда можно с уверенностью сказать, что охота закончится неудачей. Но медведь был умен и чертовски хитер.
Сначала он решил усыпить бдительность вероятной добычи. Зверь лег тут же, где выбрался, и задремал. Дремал, однако, недолго. Приподнял голову, как бы случайно глянул на моржа. Тот продолжал лежать все в той же напряженной позе, готовый в любую секунду броситься к воде. Медведь опять «заснул», однако не забыл чуть- чуть передвинуться по направлению к желанной цели. Словно мнимый ледяной бугор мешал лежать ему на этом месте. И вновь «проснулся», вроде бы невзначай глянул на моржа. Тот, неопытный, небитый дурачок, успокоился, лег. Медведь еще разок передвинулся. Почистил когти передних лап. Затем принялся кататься по льдине. Вроде бы вытрясал из шкуры паразитов. Расстояние между ними постепенно сокращалось.
Морж наконец заподозрил неладное, запрыгал к кромке льдины. Медведь, мгновенно обнаружив свои намерения, со всех ног бросился за ускользающей добычей. Мне показалось: трагедия неизбежна. Черта с два! Морж, узрев погоню, вдруг начал кувыркаться, переворачиваться и достиг кромки с потрясающей быстротою. Такой прыти от этого громадного мешка, набитого тяжелым жиром, я никак не ожидал. Он свалился в океан, нырнул и появился на поверхности воды минут через десять за полмили от льдины. Медведь, конечно, не решился его преследовать в воде. Он сидел у самой кромки, ревел и от досады бил лапой об лед.
Нападение было явное, да и цель ясней ясного. Несмотря на это, моржи не изгоняли наглеца. Выжидали. Разве что одна Варвара Терентьевна не видела, не чуяла грозного хищника и продолжала смотреть на меня из воды своими влюбленными рачьими глазами.
Я терпеливо ждал, гадая, на какую же иную хитрость пойдет медведь, чтобы добыть пищу. И совершенно забыл о часах, хотя времени оставалось в обрез: поужинать да спешить на буровую.
Хищник побрел вдоль стада, разбросанного на дрейфующих льдах. У залежек взрослых зверей он не задерживался, а останавливался возле моржих с детенышами. Но с появлением белого медведя, когда раздался трубный рев опасности сторожей, к каждой самке с малышом, отдыхавшей на льдинах, подплыл, забрался самец. Для охраны. И сейчас, едва медведь приближался к ним, самец громко ревел, тряс клыкастой мордой и делал выпады в сторону врага. Разбойник, пятясь толстым задом и огрызаясь, отступал.