Северный гамбит
Шрифт:
Прибежал наконец Махмуд, попытался поговорить с фрицем и лишь руками развел:
— Не пойму, тащ лейтенант, а язык вроде арабский, у нас мулла на нем Коран читал по праздникам. А я не мулла, на нем не говорю.
— Арабский? — переспросил смершевец. — Ну, кажется, я знаю, кто нам поможет.
Капитан Юрий Смоленцев, «Брюс». Вблизи Варшавы. 28 сентября 1943 года
«Я (такой-то), принадлежа к беднейшему классу пролетариата, всегда был истинным адептом веры Великого Вождя Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, да пошлет ему Аллах многие лета на земле и райское блаженство на небе. Я, будучи насильно завербован сыном собаки и грязной свиньей Гамалем Абдель Насером в ряды его нечестивого войска, при первой возможности бежал, присоединившись к коммунистическому партизанскому отряду, в котором воевал против немецких оккупантов на священной земле Палестины. После разгрома отряда
Читаю уже шестой протокол допроса — всё по единому шаблону, только имя вписывай: Муса, Саид, Магомед, как их еще там? Если в нашей истории Насер, уже будучи президентом Египта, обещал «сделать с евреями то, что не завершил Гитлер», то здесь, где немцы дошли до Ефрата, этот будущий кавалер ордена Ленина собрал Арабский легион СС (где заместителем — его лучший друг и будущий преемник Анвар Садат) и творит холокост на земле Палестины. Вот только арабы и дисциплина — это понятия взаимоисключающие, при том что «человек с ружьем» стоит там, как во всех диких странах, куда выше простого крестьянина. Так что текучка в легионе страшная по причине повального дезертирства; к тому же боевая еврейская организация «Хагана» (из которой после вырастет израильская армия) — это уже в тех местах сила, убить могут реально — а так мы не договаривались, Аллах нас возьми! А так как грабить легче, чем пахать, то дезертиры домой не спешат, а сбиваются в банды (которые в протоколе выше названы «коммунистическими партизанскими отрядами»), и если немцы таких «партизан», кого удается поймать, расстреливают на месте, то итальянцы сдают туркам — а те отправляют немцам в качестве рабсилы в уплату за поставки. Но поскольку и работники из этих никакие, то и на заводах от них стараются отделаться в первую очередь, спихивая по разнарядке в солдатский строй. Где от них тоже пользы ноль — ну не умеют арабы воевать, не дано это им. Налететь и пограбить у них получалось, а насмерть драться — нет!
— Однако же у вас они фанатиками были, — сомневается Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, — если взрывались по приказу вместе с врагом. Товарищ Сталин обеспокоен — нам только арабского джихада сейчас не хватало.
Представляю картину — под Берлином строй шахидов с зелеными повязками бросается под наши танки с криком: «Гитлер акбар!»
— Обезьяну тоже можно выдрессировать спички зажигать, — отвечаю я, — если есть дрессировщик. Для диверсанта одной храбрости мало, опыт нужен, а смертники кому его передадут? В мое время таких школ подготовки квалифицированных диверсов было — наша, штатовская, ну еще израильская хороша методика, как из самого тупого расходного материала сделать диверсантов — это уже позже ее до уровня подготовки смертников усекли. И появились арабские шахиды. Что характерно — в конце семидесятых — восьмидесятые, когда мастера школ с материалом поработать успели. А сейчас немцы что сделать смогут — времени у них уже нет!
Пономаренко приехал не просто так, будучи одним из посвященных в нашу тайну — но и прежняя должность пока на нем, главный командир всех советских партизан. Хотя вся наша территория уже освобождена, но оказалось, что партизаны куда привычнее армейцев к «малой войне» — гонять всяких там «лесных братьев». Знаю, что соединения Ковпака, Сабурова, Федорова, Наумова, еще кого-то переформированы в дивизии НКВД и успешно искореняют бандеровскую сволочь. А поскольку и Польша, по крайней мере к востоку от Вислы, это теперь наш тыл, то аковцы, бегающие по лесам — следующие в очереди. Вот Пономаренко и прилетел на месте ознакомиться с обстановкой. А тут еще эти арабы на голову свалились, аллах бы их побрал!
— Пантелеймон… простите, Петр Кондратьевич, а вы знаете, как этих сами немцы называют? «Вонючки» и «засранцы» — поскольку, попав под наш артобстрел, поголовно обделываются от страха. И от этих джихад — да вы что? В мое время их израильтяне имели, как хотели, будучи в двадцать раз меньше числом. Ну не умеют арабы воевать, пассионарности не хватает!
А в самом деле, если чисто академически посчитать соотношение коэффициентов боеспособности арабов и Советской Армии сорок четвертого года? Пожалуй, что близко к нолю — если только не взвод против батальона брать. Но уже наш полк — штатного состава в полторы тысячи человек, со средствами усиления — перемелет в фарш арабскую орду любой численности, лишь бы боеприпасов хватило. Куча неуправляемого мяса, без дисциплины, организованности, умения как-то взаимодействовать подразделениями! Обученных офицеров и сержантов нет, боевую технику и тяжелое вооружение использовать не умеют, службы тыла, снабжение и транспорт считаются исключительно синекурами, дающими право воровать — ну, и патологическая лень, медлительность, полное пренебрежение боевой учебой. И в нашем времени удивляться следует не тому, что израильтяне успешно выживают среди ста миллионов арабов, а тому, что Израиль пока не завоевал эти сто миллионов, забрав себе всю их территорию — вероятно, оттого, что оккупационных войск не хватит после поддерживать порядок.
И дернул же черт, когда размещались-представлялись, зацепиться языками с особистами касаемо лингвистики! Я до сих пор немецкий знаю на уровне «номер твоей части? кто командир?», пленного допросить могу — сугубо по стандартному опроснику — понять и записать ответы. А подробно расспросить уже никак — вот английский знаю свободно, испанский хорошо, а Валька с Андреем даже по-арабски смогут, вышло так (не стал уточнять, что в 2012-м мы в Сирию шли, и наверное, там и должны были работать и с местными общаться, оттого нашу группу и выбрали). Сказал — и забыли, ну какой арабский язык на фронте сорок третьего года! А вот вышло, что местные товарищи не забыли, и нас привлекли. Когда с недавних пор среди пленных стали попадаться неизвестно кто — в немецкой форме, без знаков отличия «национальных» частей, на морду лица явные южане, лопочут что-то не по-нашему, но и не по-немецки. Речи их понять никто не мог, пока не разобрали: «Аллах, Аллах», — и вспомнили про наших Андрея с Валькой.
Были там не одни арабы. Один кадр оказался настоящим палестинским евреем! Сначала они всей деревней в Турцию рванули с тем лишь, что смогли унести — поскольку от немцев не ждали ничего хорошего. Затем, кто богатые, те с дозволения турок испарились в неизвестном направлении. Ну, а кто не мог за себя заплатить, тех за проволоку, чтоб не разбежались — причем их богатеям на своих же соотечественников было глубоко наплевать. И сидели, бедные, в ожидании, кому и за что их продадут — причем этот утверждает, что сначала вроде бы шли переговоры с англичанами: «Заплатите, и всех в ваши владения доставим», — но британцы отказались наотрез. Так что сидельцы были уже убеждены, что их продадут Гитлеру в обмен на оружие — вот только немцам сейчас рабы на заводы нужнее, чем смерть нескольких тысяч евреев, так турки их и продали не как евреев, а как рабсилу в довесок к арабам, одной кучей. Ну а они не самоубийцы и не дураки, свою национальность не афишировали, благо внешне на арабов похожи и даже язык кое-как знают.
А поскольку был этот человечек посмышленее арабской массы, то на производстве задержался подольше, видел и рассказал нам много интересного. Что у немцев подневольный труд стал массовым, причем не только в каменоломнях, уже и фабрики в приказном порядке имеют квоту: столько-то человек истинных арийцев отправить на фронт, заменив рабами. Мы это знали. Но какими мерами Гитлер пытается поднять эффективность рабского труда, было новостью. Рабу начислялась зарплата — сдельно, по количеству и качеству им произведенного. Из этой суммы вычитались расходы на содержание (койка и паек), а также установленная обязательная норма (разная в различных производствах). И если раб с отрицательным балансом считался саботажником — со всем последствиями и карой, — то положительная разница обычно выдавалась на руки как поощрение. Причем валюта, в которой шел расчет, называлась — вы только не смейтесь — евро! В разговоре. Официально же — евромарки, которые, как было на них написано, подлежали обмену на рейхсмарки после победы Рейха. В оборот они идти не могли — но практически открыто существовали черные рынки, где евро можно было обменять на настоящие деньги, конечно же, по иному курсу, или непосредственно на товары. Этим чаще всего пользовались иностранные рабочие (те же турки или арабы), которые, в отличие от рабов-пленных, проживающих в таких же бараках за проволокой, имели право выхода на волю. Причем наш кадр умудрялся еще и делать на своем праве гешефт, совершая сделки по просьбе «невыходных» товарищей, конечно же, с процентом в свою пользу.
Но, что на фронт попал, не жалеет. Поскольку там забили бы его до смерти. По цеху надзиратели с дубинками ходят — тоже часто не немцы, а хорваты, галичане, прибалты. Раб ведь никак в сохранности своего орудия труда не заинтересован, напротив, поломка станка для него законный отдых. Так надзиратели в подобном случае и не разбираются — бьют жестоко, без разницы виноват не виноват! За повтор — по нарастающей и без всякого бюллетеня. В третий бы раз насмерть прибили. Дисциплина для всех одинакова — что пленный, что вольнонаемный (ими формально туркоарабы считаются). Только для русских сделано исключение.
— Что, с нашими хуже всех?
Напротив, есть приказ, к ним относиться бережно, не нанося непоправимого вреда здоровью — говорят, ввели после Сталинграда. Потому наказанием для них может быть лишь карцер и урезание пайка, но не избиение — и русские, по крайней мере на том заводе, использовались исключительно как подсобная рабсила, которую за поломку оборудования нельзя наказать. А самое жестокое обращение с поляками после Варшавы — в последние два месяца очень много их пригнали.
Это мы уже знали. И дело было не только в приказе Гитлера после восстания сделать из Польши ад на земле, но и понимание того факта, что следующего польского урожая Рейху не видать. Потому в землях к западу от Вислы немцы стали отбирать абсолютно всю сельхозпродукцию и скот без всякой платы, расстреливая на месте несогласных. При этом хватали и людей, здоровых мужчин трудоспособного возраста, а также молодых женщин и подростков, кто был способен к работе — и гнали всех на заводы и фермы Рейха, разлучая семьи; что будут есть оставшиеся, не волновало никого. Однако же из поляков в капо, бригадиры, старосты бараков выходят едва ли не чаще, чем из уголовных, формально считавшихся чуть выше прочих категорий. И евреев они не любят как бы не больше немцев — ну, сволочной народ!