Северный гамбит
Шрифт:
Старпом зовет РТСника, может, чего с техникой не так, замыкание на корпус от корабельной радиосистемы. РТСник проверяет — всё в порядке. В море поют. Зовут доктора, он смотрит и старпома, и РТСа, и акустика — все здоровы. В море поют. Доктор у себя тоже пульс пощупал — вроде как тоже в норме. Делать нечего, старпом кэпу в первый — мол, подойдите в центральный, нестандартная ситуация. Кэп нервничает: «Чего там?» — «Нестандартная», — и всё. Ну не скажешь же, что в море на глубине ста метров слышно чье-то пение!
Кэп приходит. Ему дают наушник. Он слушает. Нервно бросает. И смотрит на старпома. Старпом хватает наушник — тишина. А объяснить кэпу, что слышали пение, старпом боится и говорит, мол, странные звуки слышали. Кэп злобно смотрит на старпома и уходит в первый отсек. Старпом садится в кресло. Опять высовывается акустик — поют.
— Семеныч, а ну их всех на х… я еще одну песню вспомнил душевную про день рождения, пошли, споем.
Кэп с торпедистом — земляки, и вместе кэповский день рождения сели отмечать и гармошку взяли — песни попеть. И сели как раз под антенной ГАКа, она над первым отсеком в корпусе закреплена.
Но нас никто не услышит. И не только из-за покрытия на корпусе — даже немецкую субмарину «тип XXI», крадущуюся в малошумном режиме, мы обнаружим на трех милях, ну а что-то надводное — за десятки миль, всё же гидроакустика двадцать первого века не ровня той, что из этих времен. И потому мы знаем, что чужих рядом нет — если бы кто-то на поверхности ждал без хода и заглушив движки, его бы заметили «Куйбышев» с «Урицким», а подлодке на дно не лечь, тут глубина больше трехсот и быстро нарастает. Мы уходим от Полярного курсом норд, в отличие от конвоев, которые идут вдоль берега до Порсангера. Да, хорошо когда берег здесь наш, и аэродромы флотской авиации, и дивизионы катеров-охотников в Лиинахамари, Киркенесе, Лаксэльве, Варде, и береговые батареи — давно уже конвои не ходят прижимаясь к кромке льдов на севере, и лишь на меридиане Мурманска поворачивая перпендикулярно, прямо на юг. Конвои в этой истории сохранили наименование PQ и идут сейчас с периодичностью два раза в месяц. Только что прошел «двадцать девятый», с зимы не было потеряно ни одного транспорта в нашей зоне, ну а с потерями в чужой мы идем разбираться сейчас.
Уходим на север, в Баренцево море. На широте 72 поворачиваем на курс вест. Эсминцы сопровождают нас до меридиана мыса Нордкап, где мы отпускаем их в базу. И идем, уже Норвежским морем, еще двести миль к весту — и поворот на зюйд-вест. Глубина двести, слушаем море на малошумных десяти узлах. Пока мы еще здесь, не ушли в Атлантику — полезно так врезать фрицам, чтобы нос в нашу зону сунуть боялись. Но в море чисто, лишь на широте Нарвика засекли цель — лодка под дизелем, по сигнатуре опознана «семерка», следует на позицию в Атлантику. Или всё же к нам? Нет, похоже, вертится в одном районе, как на позиции, или в зоне ожидания, чтобы быстро выдвинуться на позицию при получении сигнала от авиаразведки — так и первое, и второе маловероятно, пути наших конвоев отсюда всё же далековато. Так, а если это второе, метод «опускающейся завесы», который мы сами рекомендовали нашим год назад, ну а немцы давно уже применяли в Атлантике, то лодка здесь не одна. А по расположению позиций можно понять, кого они тут ловят, маршрут ожидаемой цели? Так что этого барашка пока не будем трогать, всё равно никуда не денется, а поищем других. И после сострижем всех сразу. Благо время есть, как сказал Кириллов, транспорт с нашим грузом может ведь и немного задержаться в нью-йоркском порту — до нашего сигнала.
Вторую овечку обнаружили через шесть часов западнее. То есть фронт их завесы ориентирован по широте. Увеличив ход до двадцати двух, скоро нашли и третью. Ну, с богом — начинаем кушать. Кто сказал, что это игра в одни ворота — скорее, истребление опасных хищников, как охота с вертолета на волков в степи. Подкрадываемся незаметно на милю-полторы, первую так вообще взяли с кормовой «мертвой зоны», фриц даже не заметил ничего до самой смерти; и залп двумя электроторпедами, одна лишь «на поверхность», чтобы не тратить ценные противолодочные, вторая с двухплоскостным наведением, и еще две
Так же ловим и топим вторую. В ЦП обыденная рабочая атмосфера, никакого героизма с надрывом — а что, наш противник на «Вирджиния» или «Сивулф», работа сейчас мало отличается от зачетной стрельбы по мишеням. Находим и топим третью — всё так же, не всплывая меньше чем на пятьдесят, исключительно по акустике, в последний момент уточняя место и элементы движения цели коротким импульсом в активном режиме. В последний раз фриц что-то заметил, субмарина изменила курс и кажется, пошла на погружение — но поздно. Взрывы, звук разрушения корпуса — и лодка идет на последнее свое погружение.
И вдруг сообщение от акустика:
— Контакт, по пеленгу 210! Слабый, удаленный. Предположительно, группа больших кораблей, идущая полным.
Кто тут может быть? Или набег англичан на немецкое побережье, или появились наконец самые жирные овечки, «Гнейзенау» с «Зейдлицем»? Ох и шуму будет, тут глубины слишком малы, винты кавитируют, если дать большой ход, а у немцев есть здесь береговая акустическая система, поймать нас всё равно не смогут, но «портрет» запишут, нам это надо? Так что на том же десятиузловом отходим на вест-норд-вест, курс 280, в зону больших глубин, и слушаем море — если фрицы идут сюда, то и гнаться за ними не нужно, сами явятся на убой. Нет, контакт слабеет, цели явно удаляются расходящимся от нас курсом. Может, все-таки англичане?
Оперативная зона уже не наша, цели опасности не представляют. Пока можно оставить их в покое, тем более что когда выйдем на глубину, пойдем курсом зюйд-вест, и если это незнамо что повернет на север, мы обязательно заметим и перехватим. Если это и в самом деле «Гнейзенау».
Мы шли на глубине сто пятьдесят — двести метров, скользя в воде, как призрак, невидимый для акустики этой войны. Война осталась там, на поверхности, тут вспомнишь Жюль Верна с его «Наутилусом». Что там Немо говорит на этот счет? «Нет войны глубже десяти футов», — здесь вообще-то есть, и какая! Но сначала нас нужно обнаружить, а вот с этим проблемы. И мы шли на зюйд-ост, юго-восток, и на борту было всё спокойно, как на учениях в том 2012-м. И даже дюриты пока не подводили, успели нам прислать партию самых настоящих плетенок местного изготовления, и для сравнения резиновых, армированных шелком, так что в ЗИПе двойной комплект. А остальное — мех, Серега Сирый, свое заведование буквально на пузе облазал и клянется, что всё работает нормально, на его зоркий взгляд. И хорошо, что у нас пока не было боевых повреждений — пробоину или даже вмятину в прочном корпусе полноценно заделать не удастся, нет еще здесь ни таких технологий, ни марок металла. И встанем тогда в Северодвинске на прикол наглядным пособием, и куковать нам всем на берегу, пока советские атомарины в строй не войдут.
Лично мне это, положим, будет в айс. И всем нам — успели всё же корни там пустить, семьями обзавелись. И заслуг перед СССР достаточно: по боевому счету, хоть в книгу Гиннеса нас пиши — весь фрицевский Арктический флот на ноль помножили. Вот только война идет; а следом, очень может быть, и другая начнется. А на войне закон, мне Большаков сказал: если ты не убил врага, завтра он убьет или тебя, или кого-то из наших. Мы фрицевские лодки сейчас потопили, не напрягаясь — а ведь это, по меркам текущего времени, враг очень сильный и опасный, и не попадись нам, много бед ведь мог бы натворить! И получится, что если мы на берегу останемся, то же самое дело местным товарищам стоить будет большой крови.
И нашептывает мне что-то, что пока мы очень хорошо бьем и топим врага, нас в этом мире никто тронуть не посмеет. Напротив, наш авторитет и репутация неуклонно повышается, и даже послабления идут, как, например, в виде отсутствия на борту обязательной парторганизации и охвата партийно-политической работой. Немцев топим — в этом наша партработа и есть. Так что, немецкие овечки, идти вам на дно — ради нашего обустройства в этом мире. Или англо-американские — ну, это как товарищ Сталин решит, в лице своего «государева ока» товарища Кириллова — а то, если потопить не тех или не в то время, выйдет не повышение репутации, а вовсе наоборот.