Северный гамбит
Шрифт:
Оборачиваюсь, «Воронеж» у причала еще виден. От берега идут и другие пары. К удивлению, замечаю Ивана Петровича, он оживленно разговаривает о чем-то со второй девушкой в алом. А раньше здесь на берег почти не сходил, ну только когда мы в доке стояли — помню, что в дореволюционном еще уставе было написано, что «частое оставление корабля старшим помощником, — тогда он старший офицер назывался, — несовместимо с выполнением им своих обязанностей», — но всему же меру надо знать! Хотя ему тяжелее, я-то в ином времени холостой был. И что теперь наши семьи там получат — известие, что сгинули мы бесследно в море, в мирное время. И нет нам дороги назад. И чтобы не сломаться или не озвереть, отогреваться душой нужно, хотя бы иногда. Война сейчас — а закончится, что делать будем?
— Михаил Петрович, вы снова мыслями где-то? Ой!
Ветер с моря, резкий и довольно сильный. Глядя сейчас на Аню, легко понять, отчего эти, ставшие у женщин очень популярными пальто-накидки,
— Михаил Петрович, так мне не холодно, у меня там теплый свитер надет!
Судя по рукаву, заметному, когда она за шляпку хваталась, не свитер, а какая-то тоненькая кофточка, хотя и шерстяная. И она так на причале стояла, на самом ветру, всё время, пока мы подходили и швартовались? А если простудишься, воспаление легких схватишь, не дай бог?
— А воспаление легких сейчас лечат, в санчасти антибиотики есть, так что не боюсь!
Тьфу три раза! Ты еще свое партизанство вспомни — так известно, что на фронте люди не болеют почти, такой там адреналин и мобилизация всего организма на износ. Что там лечат, не знаю, но лучше не испытывать! Ну, женщины ради того, чтобы чуть красивее, на всё готовы!
— Михаил Петрович, я эту шляпу так берегла! Чтобы вас встретить. А тут как назло, часто дни ветреные были. Сколько я за ней бегала, ужас! А в платке ходить ну не хочется совсем, не идет мне! И в форме тоже…
Женщина истинная… Хотя да, образ Тимиревой тебе больше к лицу, чем колхозницы в платочке. Но отчего она меня по имени-отчеству называет и на «вы»? Ясно, что официально, при всех, положено — так ведь сейчас мы одни! Или не привыкла ты еще, ведь расписались мы тогда — и всего лишь три дня пробыли вместе? Значит, придется срочно привыкать. Компенсировать количество качеством — чтоб каждый раз вместе быть, как в последний раз. И чтобы когда мы через три — четыре дня в Полярное уйдем, как приказано, я от своей Анечки официального обращения наедине не слышал больше никогда!
Ветер попутный, в спину толкает, помогает идти. Мы держимся за руки, спешим, почти бежим. И я надеюсь, до утра ничего не случится — ни немецкого десанта, ни войны с Англией, ни даже звонка от товарища Сталина. Эта ночь до рассвета — наша! Очень долгая ночь на севере всего за месяц до зимнего солнцеворота.
А еще я очень надеюсь, что назавтра мы оба будем друг друга называть по имени. И после прожить вместе долго-долго.
Вместо эпилога. Атлантический океан. Этот же день
Конвой был огромен. С учетом боевых кораблей — в трансатлантических конвоях бывало и большее число транспортов, чем эти четыре десятка.
Только в непосредственном охранении был старый линкор «Теннеси» и восемь эскортных авианосцев. Пять однотипных с погибшим весной «Кардом» — «Коре», «Нассау», «Бэрнс», «Кроатан», «Бретон»; по двадцать восемь самолетов, истребителей и противолодочников. Два совсем новых, тип «Касабланка» — «Линкольн бэй», «Коррехидор» — продукт верфи Кайзера, пообещавшего американскому флоту «построить сто авианосцев за один год», но удалось получить заказ лишь на пятьдесят (и в нашей истории, верфь в Ванкувере выполнила свои обязательства — первый, «Касабланка», был заложен в ноябре сорок второго, пятидесятый же, «Мунда», поднял флаг в июле сорок четвертого, на один корабль уходило от восьми месяцев в начале до четырех в конце), несли всего на один самолет меньше. На практике же оба типа авианосцев брали на палубы и в ангар и три десятка машин. И один «Сэнгамон», крупный и быстроходный, по сути, уже не эскортник, а на пути к легким авианосцам. И еще восемнадцать эскортных миноносцев (аналог в советском флоте — сторожевой корабль), шесть старых эсминцев — «гладкопалубников», перестроенных в эскортные корабли, четыре «патрульных фрегата» (не очень удачные корабли — копия английских, но вышли хуже, были недостаточно вооружены для своих размеров и имели слабые корпуса, трещавшие на волне),
В двадцати милях параллельным курсом шла эскадра дальнего прикрытия — линкоры «Саут Дакота» и «Алабама», легкий авианосец «Монтерей», тяжелые крейсера «Уичита» и «Балтимор», легкие «Коламбия» и «Денвер», в окружении двенадцати новых эсминцев типа «Бристоль» (облегченная версия «Флетчера», строились для Атлантики). Сила, достаточная, чтобы отразить нападение на конвой немецких рейдеров. Но и это было не всё.
В двухстах милях позади разрезал волну еще более сильный флот. Три тяжелых авианосца, «Йорктаун», «Интрепид», «Банкер Хилл» — все новые, типа «Эссекс» (если бы эти проклятые гунны у Нарвика не потопили бы «Лексингтон», было бы четыре). По девяносто самолетов на каждом — новые истребители «Хеллкет» и еще более мощные «Корсары», а также пикировщики «Донтлесс» и торпедоносцы «Авенджер», проверенные победой у Мидуэя. Рядом с авианосцами шли новейший линкор «Нью-Джерси», крейсера «Монпельер», «Санта-Фе», «Окленд», «Сент-Луис», в окружении двух десятков эсминцев, «флетчеров» и «бристолей». Этот флот должен был сыграть роль засадного полка, когда немцы навалятся на конвой, свяжут боем группу дальнего прикрытия — и вот тогда почти три сотни самолетов нанесут удар, после которого останется лишь преследовать и добить.
Конвой и обе эскадры шли не на восток, а на юг. Не из Нью-Йорка в Шотландию, а из портов Западной Англии в Португалию. Где немцы перешли в наступление, бросив в бой дивизии корпуса ужасного Роммеля, вывезенные из Ирака, и войска, подошедшие из Рейха. Горы не способствовали танковым прорывам, как ливийская пустыня, но удар был страшен, за три дня плацдарм сократился почти в полтора раза, и американское командование слало в эфир призывы о помощи — уже заканчивались боеприпасы. Но малые конвои и одиночные транспорта, пытающиеся проскочить, подвергались атакам люфтваффе и подводных лодок, потери были ужасны. Было ясно, что если не удастся доставить подкрепление и пополнение запасов, то плацдарм будет потерян — вместе с надеждой на будущую беспрепятственную высадку в Европе. Поскольку Нарвик показал, что при десанте на необорудованный берег, активно обороняемый противником, кровавые потери составят не меньше шестидесяти процентов, то сама мысль об этом вызывала страх в штабах. Значит, Португалию надо было удержать, во что бы то ни стало.
Моряки обеих эскадр знали, что навстречу им выйдет немецкий флот — и ждали этого, чтобы рассчитаться наконец с проклятым пиратом Тиле! Конечно, на Тихом океане мы тоже расстреливали плававших в воде японцев — но это ведь желтомордые макаки, а не люди белой расы, и вообще, как смел этот гунн оказаться удачливее нас? Про него говорят, что на море он, как Роммель на суше — но пушки есть пушки, и никакая хитрость не играет против большего числа и калибра стволов! Хотя строго говоря, по числу пушек перевес был скорее на стороне гуннов — по данным разведки, в эскадру Тиле, сейчас сосредоточенную в Гибралтаре, входили линкоры «Фридрих Великий» (бывший «Ришелье»), «Гнейзенау», «Шарнхорст», пришедшие из Тулона «Дюнкерк» и «Страстбург», и переданные в его подчинение по категорическому требованию самого Гитлера итальянские линкоры «Литорио» и «Венето». Итого на бумаге выходило семь линкоров против четырех, и это не считая крейсеров и эсминцев. Известно было, что из Тулона также пришли два или три тяжелых крейсера и три легких, очень удачного типа «Ла-Гаррисолльер», с дивизионом эсминцев. Итальянцы также привели с собой легкие силы — но мы-то помним, что еще Наполеон говорил, как легко воевать с коалицией! Если гунны под началом Тиле уже заставили себя уважать (даже «Ришелье», на котором была немецкая команда), то французы и итальянцы никогда не взаимодействовали ни с немцами, ни между собой — предполагалось, что как раз для отработки этого «берсерк» Тиле и собрал флот в Гибралтар. Кроме того, боеспособность итальянцев, едва сумевших всем флотом одолеть старый британский линкор «Рамилиез», вызывала усмешку у ветеранов битв у Гуадаканала… ну не совсем ветеранов, но там же были такие же американские парни, как мы, и мы славно врезали этим япошкам! А главное, Тихий океан показал: линкоры уходят в прошлое, и морями отныне будет владеть «Его Величество Король Авианосец», как сказал сам великий Хэллси. А по палубной авиации и сравнивать было смешно!
Три раза по девяносто — на «эссексах». Сорок — на «Монтрее». Восемь раз по тридцать — на эскортных. Итого пятьсот пятьдесят машин в воздух — и это против сорока на единственном «Цеппелине» у гуннов? При тринадцатикратном превосходстве в авиации, говорить о военно-морском искусстве просто неприлично! Даже хорошо, что линкоров у противника семь — больше вероятность, что соблазнятся, казалось бы, легкой добычей. Но любой из наших линкоров сильнее «Рамилиеза», который дрался полдня с целым флотом. Тут даже если гуннам удастся внезапно подойти на дистанцию артиллерийского боя (что проблематично, учитывая их «сплаванность» меж собой), надо продержаться меньше часа, когда в игру вступит авиация, ну а потом… не будет уже у Тиле никакого «потом», кроме петли на рее! Или его живым бросят к его же любимым акулам?