Северный гамбит
Шрифт:
На следующий день поступил приказ из штаба флотилии. Нам надлежало немедленно выйти к Нарвику, подстеречь там 1506-ю и «снять позор с германского флага». Обер-лейтенант Гарцен, передавший приказ, добавил:
— Постарайтесь сделать и вернуться, иначе встретимся в подвале гестапо. Или уже в аду — поскольку парни из СД отчего-то убеждены, что наши лодки массово переходят на сторону русских. Но мы знаем, что это не так, и за вас поручились — но если вы не вернетесь, то помоги нам Бог! А если сделаете, Мечи к Рыцарскому кресту гарантируем!
Старое правило вооруженных сил всего мира, армий, флотов и штабов — быстро исправить и доложить, что всё в порядке. Похоже, что местное гестапо тоже не горело желанием отвечать перед Берлином. Ну, а нам — выполнять, не рассуждая! Вместо прорыва в Атлантику — короткий выход к бывшей нашей же базе. У нас на борту, «для помощи и содействия советом», командир и акустик с U-1506, уже встречавшиеся с русским Подводным Ужасом. Корветтен-капитан Штрель явно не горел желанием отправляться в этот поход — но ему намекнули, что единственной альтернативой участия для него лично будет гестапо.
Мы подходили очень осторожно, задолго до места перейдя на экономичный «ход подкрадывания», обходя Нарвик мористее, по очень широкой дуге. У Анденеса, северной оконечности архипелага, мы легли на грунт и заглушили всё, что можно заглушить. И мне пришлось особым приказом запретить Штрелю доступ к любому виду спиртного: он всё время хотел нализаться до скотского состояния и повторял, что Ужас нас сожрет. И это офицер кригсмарине?!
Для нас лучше, если бы мы не встретили никого. И кригс-комиссар подтвердил бы — мы же не виноваты, что русские успели раньше? Мертвящая тишина, тусклый свет, команда лежит по койкам — мы казались сами себе заживо похороненными. И так четверо суток! Еще три дня — и идем домой.
Но пятого ноября акустик доложил — идет конвой. Русские эсминцы и что-то под дизелем, сигнал похож на «двадцать первую». Надо было отрываться от грунта и выходить под перископ, но я медлил. В конце концов, мы можем сделать это в последний момент, развив под водой семнадцать узлов и выходя на дистанцию торпедного удара, и после еще останется достаточно энергии для уклонения. Как я после был благодарен Господу, что сделал именно так!
Хороший акустик может примерно оценить расстояние по уровню сигнала. Мы уже могли различить пеленги на отдельные корабли русских. И тут появился еще один контакт, очень слабый, невнятный, на короткое время. Как сказали акустики, похож, скорее, на турбину, чем на электромотор. И судя по угловому перемещению, достаточно быстрый — словно кто-то, не замеченный нами прежде, сменил позицию в русском ордере, развив большую скорость. Акустик с U-1506 побелел лицом, сказав лишь:
— Это он.
А на Штреля вообще страшно было смотреть.
Мы слушали, как русский конвой проходит над нами, уводя наш трофей. И молились, чтобы нас не заметили. Если Ужас — это подлодка, то его локатор работает лишь на прием, в обычном режиме, но стоит ему хоть что-то услышать… Он быстрее нас, лучше слышит и метко стреляет торпедами по подводной цели. У нас нет шансов, при попытке подвсплыть для атаки, нас не выпустят даже на глубину в двадцать — тридцать метров, с которой мы могли бы дать залп, даже наугад, в надежде, что хотя бы одна из шести торпед найдет цель. Несколько процентов вероятности, что нам дьявольски повезет — но сами мы тогда покойники, без вариантов.
Это было понятно даже кригс-комиссару. Люди из СД тоже хотят жить.
Шум винтов русского конвоя стих вдали, а мы всё не осмеливались пошевелиться. Кто знает, как далеко слышит Ужас и как быстро он может атаковать — если у него и впрямь скорость под водой как у эсминца, обнаружит, развернется, быстро догонит, выпустит торпеды. Как русским удалось сделать такого идеального подводного убийцу? Где были германские конструкторы?
И только когда стало ясно, что русские ушли, мы поднялись со дна и направились на юг. Сначала под моторами, затем подняли шнорхель, чтобы зарядить батарею. Оттого наш ход не превышал шести узлов, и через сутки мы услышали шум винтов за кормой. Вспыхнувший было страх сразу исчез — русским не было никакого смысла возвращаться с ценным трофеем, а Ужас, преследующий нас в одиночку, мы услышали бы в самый последний момент. Значит, это был кто-то другой? А кораблей Рейха и его союзников тут быть уже не может!
Британцы. Легкий крейсер, тип «колони», и четыре эсминца. Идут курсом зюйд-зюйд-вест, 190, скорость — пятнадцать узлов. Ну, вот вы сейчас за всё и ответите! Ведь лучше будет вернуться хоть с такой победой, чем ни с чем и объясняться с гестапо? «Двадцать первая» не «семерка», она гораздо быстрее может занять исходную позицию для атаки, даже если цель изначально проходит в стороне. И у нас в боекомплекте есть новейшие торпеды Т-5, умеющие «слышать» — вот только, вопреки ожиданию, совсем не вундерваффе: стрелять надо с кормовых курсовых углов цели, при ее скорости не больше восемнадцати узлов, и надо попасть в радиус два кабельтова за ее кормой, на котором система самонаведения захватит шум винтов. Они должны хорошо работать по транспортам или тихоходным корветам и фрегатам охранения, но не по эсминцам, которым достаточно лишь увеличить ход.
Так что, раз атака по быстроходным военным кораблям, идущим навстречу, я бы стрелял старыми добрыми «угрями» без всяких изысков. Но согласно инструкции приказываю готовить залп из четырех проверенных G7e и двух акустических. До крейсера двадцать кабельтовых, пеленг 290, скорость — пятнадцать. Стреляем и ныряем на глубину сто пятьдесят. Слышим два взрыва, затем еще один. И шум винтов крейсера и одного из эсминцев прекратился!
Эсминцы ходят кругами. Слышать работу их сонаров достаточно неприятно. Мы очень осторожно отползаем к югу. До «подранков» совсем недалеко. Один из эсминцев маневрирует там малым ходом — снимает команду? Второй только что прошел в полумиле впереди нас, и за кормой должен слышать плохо. Третий ведет поиск где-то в стороне, нам не опасен.
Чисто теоретически, удалась бы атака — быстро подвсплыть и полный залп в сторону цели? Особенно если цель стоит без хода?
Четыре взрыва! А вот после было жарко, эсминец успел нас засечь и вцепился, поначалу как бульдог. Будь на нашем месте «семерка», ее, скорее всего, бы потопили — но «двадцать первая» была быстрее и тише, сумела оторваться. И лишь два британца нас преследовали — выходит, крейсер и два эсминца можно записать на наш законный счет? Надеюсь, это послужит заменой не потопленной нами 1506-й?
Не послужило. В Тронхейме нас встречали гестаповцы, прямо на пирсе. И первым вопросом было:
— U-1506 потоплена? Нет? Арестовать!
И тогда я впервые усомнился в гениальности нашего фюрера, дозволяющего такое отношение к своим верным солдатам.
Лондон, 12 ноября 1943 года
Ночью снова выли сирены воздушной тревоги. Джерри теперь наведывались в гости почти каждую ночь, малым числом или даже одиночками, высыпали бомбы и спешили удрать. Принося мало вреда, эти налеты очень нервировали лондонцев, не давая спать. Впрочем, кто-то уже уходил на ночь в подвал или погреб, а кто-то не реагировал никак, философски рассудив, что вероятность попадания бомбы невелика. Большую опасность представляли осколки зенитных снарядов, падающие стальным дождем, оттого к запрету перемещения по улице во время тревоги относились более серьезно.