Сезон дождей
Шрифт:
– Дать попробовать? – ехидно спросил Эрик Михайлович.
– Дай, – вздохнул Евсей Наумович.
Эрик Михайлович, бормоча: «Слабый ты человек, Сейка, безвольный», с подчеркнутым удовольствием принялся отрезать кусочек.
– Могу и вам принести барана! – вмешался официант. – А рыбу отнесу, вы ж ее не трогали, чего там.
– Оставь! – буркнул Евсей Наумович. – Я только попробую. А он, взамен, попробует мою рыбу.
– Ни за что! – воскликнул Эрик Михайлович, перекладывая кусочек мяса на тарелку Евсея Наумовича. – Пробуй!
Тот
– Во дает! – не удержался официант. – И по цене рыбная порция дороже отбивной. Осетринка ведь.
– Тихо! Видишь, человек испытывает наслаждение! – прикрикнул Эрик Михайлович. – А ты, Евсей, – эротоман! Посмотрел бы сейчас на себя. Точно испытываешь оргазм.
Евсей Наумович усмехнулся, открыл глаза и придвинул ближе свою тарелку. Осетрина, несмотря на больничный вид, оказалась необычайно вкусной – чуть солоноватая, мягкая и душистая. Да и отварная картошка – крупная, развалистая, политая маслом и присыпленая укропом, выглядела вблизи весьма аппетитно.
– А это что? – Он ткнул вилкой какие-то комочки.
– Грибы, – подсказал официант. – В лимонном соусе.
– Как раз грибы и оставляют тяжесть в желудке, – с детским злорадством обронил Эрик Михайлович. – От судьбы не улизнешь, Евсей.
– Может, еще что пожелаете? – вопросил официант, поигрывая пальцами на росписном подносе. – Сок натуральный, вода «Боржоми».
– Пожалуй, воду и принеси, – кивнул Эрик Михайлович. – Но при условии – поставишь на стол и тут же уйдешь, без дальнейших советов.
– Так то же моя работа, – простодушно проговорил официант своим непривычным говорком. – Я ж за это деньги получаю, как вы не понимаете?
– Ты откуда приехал? – Эрик Михайлович взглянул на мальчика-официанта, словно впервые его заметил.
– Из Ельца, – круглое хитроватое лицо юнца растягивала улыбка. – Техникум там кончал.
– Выходит, и в Ельце есть Лифшицы? – развеселился Эрик Михайлович.
– Фимка Лифшиц мой кореш, – подтвердил официант. – Он в Москву уехал на приработки, а я сюда, к тетке, угол снимаю у ней.
– Угол у родной тетки? – с каким-то удовольствием спросил Эрик Михайлович.
– Не родная она мне, – пояснил официант. – Знакомая мамина, в санатории они подружились. Так вы ешьте, остынет – будет невкусно.
Евсей Наумович в недоумении взглянул на Эрика Михайловича – с чего это он разговорился с официантом? – пожал плечами и с укоризной покачал головой.
– Ну беги, беги за водой, – усмехнулся Эрик Михайлович. – А то Евсей Наумыч уже дымится.
Несколько минут они молчали, постукивая ножами и вилками. Эрик Михайлович искоса поглядывал на своего друга. Сидение за столом скрадывало невысокую фигуру Евсея Наумовича. Он казался сейчас вровень с ним ростом. Проплешины в седой шевелюре увеличивали и без того высокий лоб. Мешки под глазами потяжелели, от чего запавшие, без блеска глаза, окаймленные красной нитью век, казались какими-то
Евсей Наумович заерзал, подался в сторону, словно перепуская взгляд Эрика Михайловича, и, не выдержав каких-то своих тяжких раздумий, обронил, шамкая набитым ртом:
– Вчера мне сон снился.
– К деньгам?
Евсей справился с последним куском осетрины и провел языком по губам.
– Ты удивишься, – произнес он.
– Ну?!
– Мне приснилось. Будто ты и я снова наведались туда.
– Куда?
– На Садовую улицу. В гости к девочкам.
– Вот как?! И что?
– Жалел, что проснулся.
– Еще бы. Тебе досталась такая Фемина.
– Право выбора было за тобой, – съязвил Евсей Наумович. – Я лишь довольствовался тем, что осталось.
– Ошибается даже Господь Бог, – ответил Эрик Михайлович. – Как ее звали, твою юную прелестницу? Луиза?
– Ты запомнил ее имя?
– А меня вот сны не радуют, – уклончиво ответил тот. – Сплошь собрания, заседания, ученые советы, дрязги в лаборатории. Я и днем не выношу их рожи. А тут и ночью.
Эрик Михайлович не закончил фразу – у стола возник официант с известием, что «Боржоми» нет, а есть «Ессентуки» номер четыре. Но «Ессентуки» не все любят, от нее, говорят, случается понос.
– Послушайте, молодой человек! – взъярился Эрик Михайлович. – Какого хрена вы жужжите и вьетесь как шмель?! Идите себе! Понадобитесь – позовем.
Официант окинул мужчин испуганным взглядом. Не ожидал он такой благодарности за усердие от этого интеллигентного пожилого дядьки, от Евсея Наумовича еще куда ни шло, а от Эрика Михайловича – обидно. Вздыбив остренькие плечики и пригнув белобрысую голову, юнец метнулся в подсобку.
– За что ты так с ним? – удивился Евсей Наумович. – Испугал паренька.
Эрик Михайлович молча сгонял вилкой остатки золотистых картофельных стружек к середине тарелки.
– А ведь я, Севка, был там, на Садовой. Не во сне, наяву, назавтра после нашего с тобой похода, – Эрик Михайлович виновато взглянул на Евсея Наумовича.
Евсей Наумович поднял голову и замер.
– Ты сейчас похож на выглянувшего из норы сурка, – улыбнулся Эрик Михайлович.
Евсей Наумович поджал губы, шмыгнул носом и вновь уставился на Эрика Михайловича. И неожиданно икнул.
– Что это я? – едва пробормотал Евсей Наумович – и вновь икнул.
Тревожно огляделся. Самый раз сделать глоток воды, при икоте помогает.
– Что это со мной, – пробормотал Евсей Наумович в ожидании следующего приступа, но, кажется, отпустило.
Непонятно – то ли он смущен налетевшей вдруг икотой, то ли тем, что Эрик винится перед ним за свой поступок. А в чем, собственно, его, Эрика, вина?! Нет вины в том, что он хотел провести время с Лизой как нормальный, влекомый страстями мужчина.
Евсей Наумович протянул руку, тронул Эрика Михайловича за плечо, склонил голову и как-то низом заглянул в глаза своего друга.