Сезон дождей
Шрифт:
Казалось, профессия Лизы должна отвратить рассудочного, не склонного к экзальтации Евсея Наумовича. А мысль, что до него этой дорогой, наверняка, проходило множество мужчин, не только не усмиряла его пыл, а наоборот, возбуждала и обостряла желание. Возможно оттого, что в глубине своей натуры Евсей Наумович был не столько порочен, а, скорее, безволен перед искушением.
Поэтому он и в голову не брал все, чем жила Лиза до встречи с ним. А если и брал, то не в укор себе, а наоборот, с еще большим азартом, как бы доказывая, что рано его списывать со счетов, что он еще не все
Лиза подобрала вялую руку Евсея Наумовича, перенесла на свое колено, расправила пальцы и накрыла теплой ладонью. Евсей Наумович благодарно кивнул, не сводя глаз с ее лица.
– Сейка, в прошлый раз ты читал мне какие-то красивые стихи, – проговорила Лиза. – Я все хотела спросить, что такое этот Серебряный век, а так и не спросила.
– Серебряный век? Жил такой древнеримский поэт Овидий. Он делил жизнь человечества на четыре стадии – Золотой век, Серебряный, Медный и Железный. В русской культуре Золотой век – это эпоха Пушкина и его современников. У них свои признаки, особенно в вопросах этики художника. Где творчество и личная жизнь как бы не пересекаются, живут отдельно. У Пушкина есть такие строчки: «Пока не требует поэта/ К священной жертве Апполон,/ В заботах суетного света/ Он малодушно погружен…» В то время как представители Серебряного века свою личную жизнь делали предметом искусства наряду с творчеством. Отсюда разные течения – декаданс, символизм, акмеизм, футуризм. Рядились в разные смешные одежды, эпатировали, манерно читали стихи.
– Короче – выпендривались, – заключила Лиза.
– Отчасти так, – серьезно согласился Евсей Наумович. – Однако поэтика их была тонка, чувственна и красива. Заставляла думать, а главное, сопереживать.
– А сейчас какой век? – перебила Лиза.
– Сейчас? Деревянный. Конечно, и сейчас много замечательной литературы. Но век – Деревянный. – Евсей Наумович поднялся. – Не могу объяснить, сам не очень понимаю.
– Сейчас век – Говенный, – определила Лиза.
– Вот еще! – шутливо воскликнул Евсей Наумович.
– А что хорошего, Сейка? Одни жируют, не знают, куда шальные деньги деть, другие бедствуют.
– Так всегда было, – уклончиво ответил Евсей Наумович, ему не хотелось ввязываться в бессмысленный разговор.
– Повидал бы ты с мое.
Лиза осеклась, поднялась с кресла и отправилась на кухню, прихватив из прихожей баул.
Евсей Наумович собрался было последовать за ней, как его отвлек звонок телефона.
Голос Рунича звучал отчетливо и резко, словно Рунич каким-то образом очутился в гостиной.
– Севка, привет! Какой у тебя почтовый индекс? Отправлю тебе твоего Монтеня, оба тома, академическое издание.
– Куда проще занести книги мне домой, – вдруг растерялся Евсей Наумович. – Давай договоримся.
– Нет времени, Севка. И, честно говоря, ты так меня достал с этим Монтенем, что видеть тебя лишний раз нет никакого удовольствия. Какой у тебя почтовый индекс?
– Слушай, Генка, ты всерьез? И таким тоном?
– Каким таким тоном, хрен ты старый! – взъярился Рунич. – Скажешь ты мне свой чертов индекс или нет?!
– Не скажу, – сдерживал
– Не валяй дурака, Севка, – Рунич сделал паузу. – У меня врачи нашли какую-то заразу, срочно кладут на операцию. Мне надо отдать долги. Какой у тебя почтовый индекс?
– Ты серьезно, Генка?
– Серьезно, Севка, – голос Рунича упал, стал глуше. – Кстати, у тебя нет телефона Зои?
– Какой Зои?
– Зои. Подруги твоей жены. Я должен ей кое-что вернуть, а телефон куда-то запропастился.
– Зоя мне давала свою визитку после похорон Левки Моженова, давно, – засуетился Евсей Наумович. – Подожди, мне надо ее найти. Подождешь?
– Подожду.
Евсей Наумович прошел в кабинет. Лихорадочно переворошил несколько мест на столе, куда бы могла запасть визитка. Вспомнил, что недавно, случайно, он видел визитку, но где? Всегда так – когда надо, никогда сразу не отыщешь – закон подлости. А в голове все звучал голос Рунича. Конечно, в нашем возрасте срочная госпитализация ничего хорошего не сулит. Ай да Генка Рунич – как он тогда паясничал на похоронах Левы Моженова, своего кумира-джазиста, выследил какого-то зайца в ногах покойника, дуралей! Вот и дошутился. Впрочем, что это я забегаю вперед, попрекнул себя Евсей Наумович. И тут взгляд его упал на визитку Зои Романовны Поповой, что лежала в нижнем ящике письменного стола. Интересно, что Рунич должен вернуть «Эксперту-консультанту по бухгалтерскому учету»?
– Нашел! Записывай! – поднял телефонную трубку Евсей Наумович.
– Что ты так долго? – попрекнул Рунич. – Женщина в тебя влюблена, как Пенелопа, а ты ее телефон ищешь целый час!
– Кто – влюблена?
– Не прикидывайся, Севка. Не знаешь, что Зойка в тебя влюблена? Поэтому и жена твоя психовала, Наталья.
– Слушай, тебе в больницу ложиться, а ты все сплетничаешь, – не удержался Евсей Наумович и, упреждая язвительный ответ Рунича, продиктовал индекс своего ближайшего почтового отделения и номер телефона Зои Романовны, эксперта-консультанта по бухучету.
Новый стеклянный чайник стоял на решетке газовой камфорки, прихваченный ласковыми голубыми пальчиками огня. Пузырьки закипающей воды наперегонки тянулись вверх, точно играли между собой в пятнашки.
– А старую твою банку я вынесу в мусорный ящик, – Лиза повела подбородком в сторону мятого чайника с бурым налетом гари.
– Вот еще! Он может еще отлично послужить. И потом, у меня есть электрический чайник, – слабо возразил Евсей Наумович.
Лиза усмехнулась и пожала плечами, продолжая хлопотать у плиты.
– И сковородку в следующий раз выброшу. На ней только чертей поджаривать, – проворчала она. – Все болезни, Сейка, от старой посуды.
Евсей Наумович выдвинул из-под стола табурет и присел.
– Согласен, – наконец сказал он, вдыхая терпкий запах стряпни, – но при условии.
– Разберемся, – решительно прервала Лиза. – Я заплатила за чайник, а ты заплати за сковородку.
– Вот и хорошо, – хмуро кивнул Евсей Наумович и вздохнул.
– Что тебя еще печалит?
– Товарищ звонил. В больницу его укладывают. Что-то срочное.