Сезон тропических дождей
Шрифт:
— А где жена? — поинтересовался Антонов. — Вас пригласили с женой.
Беко махнул рукой:
— Убоялась! Куда ей, дуре, в эту знать! Она в городе даже в кино ни разу не была, не решилась. А то в посольство!
— Но вы-то не убоялись?
Беко сосредоточенно наморщил лоб:
— Я — другое дело! Я рыбак. В жизни мне приходилось видеть вещи и пострашнее.
Антонов не выдержал и расхохотался.
Внезапно он заметил, как во взгляде Беко, обращенном куда-то в сторону, промелькнуло недоумение. Антонов обернулся и увидел молодого дагосца, вызывающе небрежно одетого — мятая, расстегнутая чуть не до пупа рубаха, брюки заношенные, шлепанцы на босу ногу и висящее, как рюкзак, брюхо. Глаза быстрые, наглые. Знакомая личность! Снова мосье Арма собственной персоной, здешний внештатник агентства Ассошиэйтед Пресс, болтун и клеветник. Пишет всякую чепуху о «советском вмешательстве
На приемы Арма не приглашают даже западные посольства. Сам является, ходит, прислушивается, вынюхивает «жареное», берет на заметку увиденное. Надо было бы гнать его отсюда взашей, как прогнали от трапа «Арктики», да шум поднимется. А ему только это и надо — хороший скандальчик.
— Ого! Здесь даже Арма! — пробормотал Беко удивленно.
— Вы его знаете?
Беко недобро усмехнулся:
— Заглядывает к нам временами за поживой. Особенно в последнее время. К нашим ртам ухо тянет: вдруг чего подслушает.
Позже они столкнулись лицом к лицу, и Арма нагло усмехнулся, глядя Антонову в глаза, приподнял бокал с вином:
— Поздравляю, месье консул, с праздником!
— Вы, как всегда, ошиблись адресом? — бросил ему Антонов на ходу.
— Нет, почему же? Сегодня мне нужно быть как раз здесь. — Арма густо рассмеялся. — И даже к вам, месье консул, у меня есть один вопросик. Говорят, вы недавно купались в океане и…
Но Антонов прошел мимо, даже не обернувшись.
По саду медленно, с величавой плавностью, как танцовщицы из ансамбля «Березка», проплывали с подносами на вытянутых руках молодые женщины из посольской колонии в высоких кокошниках, в длинных ситцевых платьях, на которых пестрели расшитые петухами и подсолнухами передники, обносили гостей рюмками со спиртным и легкими закусками.
Быстро определились позиции гостей. Одни приехали по необходимости: не явиться — расценят как вызов. Такие, прибыв в числе самых последних и потолкавшись с полчаса, вроде бы испаряются. На советском приеме оставаться слишком долго таким, как они, нельзя — так диктует политика, хотя некоторым очень хотелось бы задержаться в столь представительном собрании — развлечений в Дагосе мало.
Многих из приглашенных на сегодняшний прием Антонов знал. Вон тот высокий с седой шевелюрой и молодым смуглым черноглазым лицом — посол Болгарии. Он, как всегда, уедет с приема в числе последних, дождавшись часа, когда в опустевшем саду останутся только самые близкие посольству, чтобы отметить по-свойски «наш общий праздник». У фонтана оживленно разговаривает с корреспондентом ТАСС Рыбаковым молодой поверенный в делах Польши в безукоризненном черном костюме. У него коричневое, продубленное солнцем лицо, хорошо ухоженная шотландская бородка и почти белые, выгоревшие на солнце волосы. Он только что вернулся из африканской глубинки, кажется, из Нигера, где участвовал в сафари и, говорят, подстрелил там по лицензии то ли антилопу, то ли крокодила. Сейчас он что-то рассказывает завороженно слушающему его тассовцу, при этом выразительными движениями руки помогает описанию необыкновенных событий, случившихся с ним в саванне. В паузах его вдохновенное лицо на минуту становится холодным, глаза отчужденно скользят по лицам окружающих, и весь вид поверенного свидетельствует о том, что скучно ему в подобной обстановке, что он вынужден участвовать в этом, к сожалению, обязательном, но никчемном времяпрепровождении. То ли дело там, в саванне, где мужчина может показать свои лучшие качества! Его классически красивая супруга с роскошными, предельно обнаженными плечами в некотором отдалении от мужа на превосходном французском языке непринужденно болтает с женой египетского посла, у которой миндалевидные, с поволокой глаза Шахерезады.
Но более всех обращают на себя внимание жены африканских дипломатов. Под светом фонарей сверкают их расшитые золотом и серебром бубу, браслеты, бусы, кольца, некоторые черные женщины прикрыли свои кудряшки золотистыми париками, контраст лица и волос придает им особую пикантность.
Антонов прошелся по саду и в другом его конце увидел Ольгу, увлеченную разговором с послом Ватикана. Про себя усмехнулся: подружились! Ольга была в том самом платье, которое он выписал для нее из Лондона, и Антонов невольно отметил, что его жена — одна из самых красивых женщин на приеме.
Но где Литовцев и Катя? Неужели раздумали приехать?
Он подошел поближе к воротам, чтобы их встретить, встал за деревьями аллеи.
Гости продолжали прибывать. Кажется, давно на приемах в советском посольстве не было столько лиц, заинтересованных в присутствии здесь. Наверное, это объяснялось сегодняшней ситуацией в Асибии. В среде дипломатического корпуса росло убеждение, что правительство, слишком рьяно взявшееся за преобразования, не сумело завоевать в стране настоящей опоры и неминуемо падет в ближайшее время. И сегодня здесь было немало тех, кто рассчитывал на этом широком представительном сборе в посольстве страны, поддерживающей нынешний режим, попытаться в разговорах кое-что прояснить для себя в сложившейся обстановке. Вон, к примеру, мистер Прайс, признанный босс какао-бобов. Ему совсем не безразлично, кто будет у власти в Асибии, хотя при любых режимах он рассчитывает сохранить свои позиции в этой стране. Походка у него мягкая, легкая, как у пантеры, но уверенная. Он щурится в свете иллюминации, а на губах уже заранее приготовлена дружеская, свойская улыбка, давно обкатанная Прайсом на подобных раутах, куда его, видного в Дагосе коммерсанта, неизменно приглашают. Он имеет в экономических сферах страны давнее непоколебимое влияние. Какао-бобы — главное богатство Асибии, и многие с какао связывают свое благополучие. А Прайс тот, кто эти бобы покупает, платит за них валютой.
«Нужно попозже подойти к Прайсу», — подумал Антонов. Несколько месяцев назад, при встрече на бензозаправочной станции, Прайс явно намекал на возможность переворота, а он, Прайс, зря словами не разбрасывается.
Но где же Литовцев и Катя?
Больше получаса прошло с начала приема, а их до сих пор нет. И Камова почему-то не видно.
Посол и его советники по-прежнему стояли в начале пальмовой аллеи, дожидаясь самых главных гостей. Даже издали можно было определить, что посол нервничает, то и дело поглядывая в сторону ворот.
Внезапно за оградой сада коротко и властно взвыла сирена, и все на мгновение замерли, даже как бы подтянулись. Президент!
Но президент не приехал. Прибыли сразу три комиссара правительства, и среди них главной фигурой был Эду Дамфо, комиссар по внутренним делам и национальной ориентации, невысокий крепыш с крупным грубоватым крестьянским лицом, самый старший в группе офицеров, захватившей в день последнего переворота власть — уже тогда он был подполковником — и после Кенума Абеоти самый авторитетный к влиятельный в стране. Ему отводили второе место в правительстве. Как и президент, на приемы в иностранные посольства он не ездил, и сегодняшний визит можно было рассматривать как исключение. Вместе с ним прибыл комиссар по иностранным делам Силас Акопови, молодой, изящный, в идеально подогнанном мундире с капитанскими погонами. Третьего все узнали уже издали по лихо сдвинутому набок берету парашютиста и усам — Яо Сураджу.
Дамфо, пожимая руку вышедшему ему навстречу послу, что-то объяснял, посол без улыбки кивал ему в ответ и затем, пожав руки двум другим комиссарам, повел прибывших к остальным гостям. Было ясно, что президент не приедет, что он остался верен своим правилам. Возможно, поначалу собирался — иначе бы не приезжали заранее осматривать сад офицеры его личной охраны, а потом раздумал. Как известно, президент человек неожиданных решений. Но могли быть и другие обстоятельства, посерьезнее. Антонов вспомнил примечательный разговор, который однажды произошел на совещании у посла. Речь шла о каком-то внезапном и нелепом капризе Яо Сураджу во время его переговоров с экономическим советником Рябинкиным. «Держится порой как мальчишка, — жаловался Рябинкин. — Иногда руки опускаются. Спрашиваешь себя: зачем мы тратим на эту помощь столько сил и средств, а в результате…» Посол вдруг насупился и отрезал: «Мы, товарищ Рябинкин, помогаем не Сураджу, не президенту, не его комиссарам. Мы помогаем этому народу. Именно он и нуждается в нашей помощи. И в этом высшая цель нашей политики. На личные нужды никто из здешних правителей не получает от нас ни копейки. Да они, слава богу, и не стремятся к этому. А с капризами власть имущих приходится считаться, если нужно, не замечать их, на то мы и дипломаты».