Сфакиот
Шрифт:
– А твой отец, – отвечает брат, – пашу попросит, и меня схватят здесь старшие и запрут в тюрьму и пошлют в изгнание. Так уж если терпеть наказание, так за вину, а не за хорошие дела. А если я покаюсь и отвезу тебя, а меня все-таки накажут, какой мне выигрыш? Потом бы ты, коконица, подумала о том, что худые люди про тебя скажут… Потому что ты с паликарами по горам ездила ночью. Скажут, ты согласна была на это.
Она опять молчит и вниз смотрит. Брат ей говорит: «Что ж ты молчишь? Скажи ты мне хотя одно доброе слово».
– Вот мое доброе слово, отправь меня назад к отцу моему
Брат говорит ей на это с усмешкой:
– А если я тебе так скажу: мне бы лучше на тебе без денег отца твоего жениться. Деньги я могу еще найти, потому что я молод и очень умен; а такую девушку приятную я не скоро найду. Я в тебя очень влюблен. Лучше я тебя без денег возьму, чем деньги возьму большие и тебя отдам.
– Что ты во мне такое нашел хорошее? Ростом я мала!
– И лира золотая, – говорит брат, – гораздо меньше, чем подкова железная, но она золотая. Что мне искать хорошего в большой ослице?
Афродита на такие его дьявольские слова покраснела и сказала, застыдившись: «Какие, однако, ты слова хорошие знаешь! Я думала, ты не знаешь таких разных слов!»
Потом она взяла обеими ручками своими брата за руку и заплакала тихонько, и сказала: «Вот что я тебе скажу, мой бедный Христо, может быть, ты и правда в меня влюблен. Так если ты так влюблен, то пожалей меня и отошли назад отцу. И если он благословит, может быть, я привыкну к тебе и выйду за тебя замуж…»
Брат печально отвечал ей на это:
– Увы! кокона моя, если я тебя отошлю вниз, ты никогда за меня, несчастного и простого горца, замуж не выйдешь… Гордость тебе помешает.
Афродита побожилась ему, что она не имеет к нему отвращения и сказала еще так, очень для него приятно: «Если ты мне не веришь, спроси когда-нибудь у Катинко и у Афины, что я про тебя им говорила, когда вы все у нас в Галате кушали. Афина говорит: «какие прекрасные пали-кары, все эти сфакиоты молодые». А Катинко спросила: «Который лучше? Я не могу сказать – все хороши!» И я тогда сказала: «Все хороши. Только братья Полудаки эти оба лучше всех; а из братьев Полудаки старший мне больше нравится еще, чем младший». Посуди сам, разве бы я стала твои записочки принимать без этого? Не стала бы я к Цецилии ходить, чтобы с тобою видеться. И все, что эта Цецилия в саду тогда говорила, это все правда… Только я думала, что мы немного пошутим и оставим все это! Что делать, Христо, я виновата, я знаю… Только, ты если меня любишь, ты должен пожалеть меня!»
И после этого она долго просила и руку его держала в своих руках. А брат сидит вот так, облокотившись, печальный и задумчивый и слушает ее.
Наконец он ей сказал вот что:
– Я согласен, Афродита, отвезти тебя к отцу твоему, потому что я вижу, что гордость тебе мешает за меня замуж выйти. Ты богатого купца городская дочь, а я горец сельский! Хорошо! Только пожалей же и ты меня,
«Люди отняли ее у него. Плохой паликар!» Ели уже отдавать тебя отцу, я отдам сам тебя ему, я сам отвезу тебя опять вниз, а другому никому не дам. Только дай мне время – напиши отцу своему обо мне хорошее и похвальное письмо и чтоб он ответил и поклялся, что схватить меня не велит там внизу и никакого зла предательского мне за мою вину не сделает, когда я приду сам к нему в дом с покаянием. Напишешь, кокона моя?
– Ба! а то не напишу? Конечно, напишу. И сейчас! сейчас! – говорит с радостью Афродита.
Просит бумаги и чернил, и перо. Встала, от радости почти что прыгает…
Брат ей говорит на это: «Вот ты как рада, что оставишь меня!.. Это мне очень обидно! И даже никакой награды мне не будет от тебя за то, что я пошлю к отцу твоему письмо это?»
Она сжала ручки пред ним и глаза к небу вот так подняла и начала удивляться, что он ей не верит, и еще раз сказала: «Или ты, глупенький, не веришь мне, что отец мой все маслины свои продаст и наградит тебя, когда ты ему меня возвратишь…»
Брат покраснел и в землю смотрит, на нее не глядит и молчит.
Она говорит: «Не довольно тебе этого?» Христо отвечает: «Ты все о деньгах отцовских… А я тебе другое уж сказал… Когда бы ты хоть эти дни, пока ответ от отца придет, любила бы меня, а потом как хочешь…»
Афродита тогда тоже помолчала, и сидят они друг против друга. Он вниз глядит; она на него смотрит внимательно, внимательно!
Потом она закрылась ручками и говорит:
– Может быть, ты хочешь целовать меня и ласкать… за это. Так, если хочешь, целуй…
Христо отнял ей ручки от лица, и они стали целоваться и обниматься. И она спрашивает:
– Пошлешь письмо, пошлешь, утешь ты меня, душенька ты моя?
А он: «Не письмо – я жизнь мою пожертвую для тебя… Когда ты меня хоть немного полюбишь и так поласкаешь… Ты – моя жизнь!..»
Я уже не мог больше стоять за дверьми и смотреть. Мне стало завидно и так грустно, что он ей больше моего нравится, что я ушел скоро, скоро, и стал думать о том, как бы все это их дело расстроить. Все хитрости брата я теперь понимал и задумал я в злобе моей помешать ему.
Я думал: «Ты, лукавый мальчишка, меня вначале обманывал, а теперь я тебе помешаю счастие твое получить. Подожди!»
Так я думал и скрежетал зубами.
XV
Воскресный день после литургии. Народ толпой выходит из церкви.
Яни и капитан Лампро, высокий, худой мужчина, шкипер, муж старшей сестры Аргиро, выходят вместе и отдаляются в сторону от других.
КАПИТАН ЛАМПРО. – Вчера вечером приехал из Афин Анастасий Пападаки. Он тебя спрашивал: имеет что-то передать тебе от брата твоего Христо. Я звал его сегодня к тебе; только он сказал, что ему теперь некогда; и хотел завтра утром сам к тебе в городе в лавку зайти. – Осматриваясь кругом. – А где же Аргиро наша?