Сфера: Один в поле воин

Светлый Александр

Сестра гневалась, угрожала, пыталась подлизываться, хитрить, а в итоге обиделась и обвинила меня во всех смертных грехах, заявив, что я ей просто завидую, и поэтому не даю её уйти и стать наложницей лорда Селвиша. Я даже было вспыхнул, а потом успокоил себя тем, что это просто наркоманская ломка. Виолетта сама себе не принадлежит и пытается задеть меня за живое несправедливыми обвинениями, и хоть как-то заставить обратить на себя внимание.

После

пяти минут спектакля, истерика стала потихоньку утихать. К тому моменту, как Брук позвал нас к завтраку, Виолетта окончательно успокоилась и теперь смотрела на меня глазами полными раскаяния. Я не удержался и пристыдил её за сказанные недавно слова, и тут сестра разрыдалась, на коленях прося у меня прощения. Она клялась, что сама не знает, что на неё нашло. Что совсем не думает, что я ей завидую или в чем-то обязан ей и умершей сестре. Ею просто овладел какой-то злой дух и это он говорил за неё.

Крокодильи слезы и искренние раскаяния Виолетты убедили меня, что она действительно не отдавала себе отчет в том, что говорила и делала, и одновременно я убедился, что моё «лечение» вызывает кайф не только у меня, но и у окружающих. При этом, эффект ломки на Виолетте проявился даже сильней, чем на мне. Я смог сам взять себя в руки и остановиться, пусть и не сразу, но смог. Виолетта же просто обезумела и была готова на всё. Моё «лечение» — коварное и страшное оружие. Возможно, даже пострашней, чем меч, ведь оно способно заставить подчиниться даже того, кто этого всеми силами не желает. Одновременно, становилось очевидно, что в качестве жреца в команде я состоять не смогу. Заклинание сильное, но имеет опасные побочные эффекты. Вроде, физически отпускает быстро, но психологическая зависимость остается. Мысли сами все время возвращаются к желанию повторить пережитый кайф. А если на душе плохо или неспокойно, это желание лишь усиливается.

С сестрой мы, вроде, помирились, но неприятный осадок остался. Не так всё гладко в сестринских отношениях Ризольды с Виолеттой. Есть маленькие червоточины, крохотные зародыши зависти. С удовольствием позавтракав горячей пищей, и убедившись, что Виолетта уже окончательно отошла от одурманивающего воздействия моей «лечебной» магии, я завел разговор о будущем. Думал вначале потянуть её с собой за город, но потом решил, что ей не стоит видеть лишнее и пора начать учиться самостоятельности. Не буду же я постоянно с ней возиться, как с маленькой. Могу на задание уйти на несколько дней или вообще на месяц-два, если оно будет в другом Герцогстве. В конце концов, отлучусь по своим каким-то важным делам. Какой толк ей просто сидеть на попе ровно и дожидаться меня неделями? Будет хорошо, если она сама немного поработает, узнает цену труду, заработанным им деньгам и чему-то научится. Об этом я и завел разговор.

— Я не могу работать, — услышал я беспечный ответ Виолетты.

— В смысле?

— Я ничего не умею. Матушка меня не приучила к труду. Пока была прислуга — то она всё делала, а как денег не стало, то нам люди из ближайшего села помогали. Мужики дрова рубили, женщины еду готовили. Отец им за это редко платил, поэтому вскоре помощь прекратилась и вовсе худо стало.

— А чем же вы с сестрой и матерью занимались, чтобы прокормить себя? — спросил я, недоумевая, что же у меня за семейка такая.

— Матушка письма своему отцу, братьям и лорду Селвишу писала, чтобы Аннет и меня выдать замуж, но желающих взять нас в жены среди низших дворян в этой и соседней провинции не оказалось. Им только невесту с большим приданным подавай…

— Погоди-ка,

погоди-ка, — перебил я, — то есть вы сидели, как клуши и ждали, что вас выдадут кому-то замуж, а сами не трудились, и не делали ровным счетом ничего для своего благополучия?

— Мы же были дворяне, а значит, марать свои руки черной работой нам не пристало. Так мне матушка всегда говорила.

— Идиотка твоя матушка! — зло выругался я.

— Ризольда, как ты отзываешься о матушке! — возмутилась сестра.

— Ладно. Хорошо, про чёрную работу я понял. Почему ты не выучилась чтению и письму, раз матушка умела это делать?

— А что, так можно было? — искренне удивилась Виолетта, — чтению и письму учат в специальных интернатах и при храмах. Как бы я сама обучиться смогла?

— Да, проще простого. Надо быть безмозглой курицей, чтобы не понять, как читать и писать. Разобраться можно после нескольких несложных уроков.

— Ты меня научишь? — тут же загорелась Виолетта.

— Нет! — наотрез отказался я.

Причина была не в том, что я не хотел. В моем случае все было гораздо сложней. Я понимал значение написанных слов и услышанной речи, не читая сами символы и не зная их звучания и точного произношения. У меня происходила автоматическая конвертация смысла. Пожалуй, я был единственным, кто не мог обучить других и Виолетту в том числе. Однако я знал, кто бы это мог сделать! Ральф. Он обещал мне помочь. Ему я Виолетту и сплавлю.

— Короче, иди, пройдись прямо сейчас по городу и узнай, не предлагает ли кто работу? — строго потребовал я у сестры, — если там будет требоваться умение читать и писать, я попрошу одного человека тебя научить. Поняла?

— Поняла, — опустив глаза, ответила сестра.

Меня аж зло разбирало. Дворяне, твою мать. Руки им марать не пристало! Вот и передохли, как мухи, когда в рот готовую еду с ложечки перестали класть. А эти безмозглые, малолетние невесты, только о принцах и думают, да на спине с раздвинутыми ногами лежать и умеют. Замуж им. Иди работай! Паразитское отрепье. Я Виолетту от горькой судьбы бесправной рабыни хотел уберечь, а ей другого и не надо. Зачем самой что-то делать? Она лучше под мужем полежит или под господином. Занятие не пыльное, только подмыться не забывай. Такое я терпеть не собирался. Не найдет работу в городе, будет на меня ишачить прачкой. Ишь мне, белоручка выискалась! Как минимум, пусть научится в цифрах и письме разбираться. Сядет в гильдии вместо Ральфа, а я его в свою команду возьму и буду с ним деньги зашибать. Нечего ему за стойкой столбом стоять. Мне опытный помощник нужен, чтобы на местности и в тонкостях жизни авантюристов разобраться.

Выпроводив Виолетту искать работу, сам я отправился за город. Быстро дошёл до южных ворот, а там непонятное столпотворение. Кроме стражи на проходе толпились какие-то оборванцы и попрошайки, странные, немытые и подозрительно выглядящие личности. Стража отказывалась пускать бичей в город и те в несколько глоток шумно возмущались, утверждая, что они обычные путники из соседней провинции и пожалуются лорду Селвишу на произвол городской стражи. Я быстро прошёл сквозь шумную толпу, спасаясь от мерзкого запаха мочи, гнилых зубов и многодневной немытости за прижатым к носу рукавом. «Ну и свиньи!» — подумал я, нечего этому сброду в городе делать. Всё правильно стража делает. Гнать их подальше, а еще лучше надеть на пики и прикопать в яме у леса. Меня самого удивили мои мысли. Откуда такое презрение к малоимущим и попрошайкам? Неужели во мне на секунду проявилась истинная Ризольда?